Анатомия скандала - [32]

Судья помолчал. В зале все сидели как на иголках — аудиторию охватил трепет, пропитанный тревожным волнением. Можно было видеть, как плечи присяжных дрогнули под тяжестью впервые осознанной ответственности. Молодой азиат смотрел перед собой расширенными глазами, женщина лет тридцати пяти явно струсила. Его светлость судья Лакхёрст счел необходимым пояснить, что даже если кто-то читал об этом процессе в газетах или Интернете, отныне он не имеет права этого делать, равно как и — тут он взглянул на присяжных поверх полукруглых очков, сдвинутых к кончику носа, — проводить собственное расследование. А самое главное, им нельзя обсуждать разбираемое дело за пределами комнаты присяжных, даже в кругу семьи и друзей. Здесь Лакхёрст улыбнулся — он весьма гуманный судья, я такими восхищаюсь. Присяжные еще успеют его оценить и полюбить. Ему за пятьдесят, но он отнюдь не отстал от жизни, пусть и упоминает Интернет с осторожной, сдержанной интонацией. Подозреваю, что в Интернете Лакхёрст разбирается лучше многих присяжных: недавно он вел длинный процесс о мошенничестве двух банковских служащих из Сити, а до этого — дело кружка педофилов, которые знакомились в чате. Лакхёрст досконально знает работу отдела расследований киберпреступлений, где умеют восстанавливать даже стертое с жесткого диска, и пусть он не пользуется «Ватсапом» или «Снэпчатом», предпочитая на досуге, допустим, петь в хоре Баха или выращивать орхидеи, он тем не менее отлично знает, как работают эти мобильные приложения.

В ответ присяжные заулыбались и закивали. Это двенадцать порядочных, добросовестных людей, но среди них семь женщин. Неидеальный состав жюри: женщина скорее оправдает красивого мужчину, обвиняемого в изнасиловании. Двое или трое что-то для себя записывают — толстяк в костюме с галстуком на правом конце скамьи (думаю, его выберут председателем жюри) и две женщины бальзаковского возраста, которые посматривают то на ответчика, то на судью. Молодой человек из Эссекса — бородка, начес, закрепленный гелем, вязаный кардиган с «косами», впечатляющий загар, — смотрит на человека на скамье подсудимых за моей спиной со скрытой угрозой. Я опустила взгляд в свой блокнот — мои руки спокойно лежат на коленях — и жду своей очереди.

По кивку судьи я встаю и выпрямляюсь, держа голову высоко, но не скованно. В левой руке у меня листок с вступительной речью, хотя я почти не смотрю на текст, а в правой одноразовая ручка с фиолетовыми чернилами — маленький бунт индивидуальности в борьбе с бесчисленными судебными условностями и традициями. Ручка не нужна во время речи, но она и стопка бумаг удерживают меня от бурной жестикуляции. Меньше всего мне нужно суетиться, рискуя отвлечь присяжных от главного или вызвать раздражение у судьи.

Встретившись взглядом с Лакхёрстом, я поворачиваюсь к присяжным и пристально смотрю в глаза каждому. Сейчас я буду говорить с этими людьми так, чтобы понравиться им больше всех, расположить их к себе. Как любовник, задумавший соблазнить красавицу, я буду воздействовать на них и смыслом моих речей, и интонациями. Я намерена испробовать все мыслимые и немыслимые приемы.

Сегодня присяжным пока все еще ново и непривычно: парики, мантии, выражения, как из хрестоматии восемнадцатого века — «мой ученый коллега, ваша светлость, если мне будет позволено вставить слово, ходатайствую о представлении, позволю себе предложить объявить перерыв, преступный умысел, под тяжестью улик…»

К завтрашнему дню они освоятся, запомнят, где туалет, столовая и сколько длится перерыв. Они поймут, какая требующая предельной концентрации задача поставлена перед ними, и согласятся с судьей, что «пять часов в день для всех нас вполне достаточно». Завтра они узнают юридическое определение изнасилования и концепцию секса по согласию, их глаза не будут лезть из орбит, а тела — застывать при словах «пенис», «проникновение», «оральная стимуляция» или «вагина».

Но пока они — способные ученики на первом уроке, в блестящих туфлях и красивой новенькой форме, с чистыми папками и пеналами, взволнованные и боязливо ждущие, что преподнесет им неделя. Я помогу им освоиться, заверю, что вместе мы справимся, что они усвоят терминологию — и важность того, чего хочет от них британская система правосудия. Я не стану пудрить им мозги тонкостями юриспруденции. Большинство преступлений связано с мошенничеством, насилием либо физическим вожделением — два последних фактора задействованы и в деле Уайтхауса. Порой присяжные удивляют меня своей проницательностью, они смогут понять основной вопрос в данном деле: сознавал ли Джеймс Уайтхаус в момент проникновения, что Оливия Литтон не согласна на секс?

Я начала говорить, игнорируя пока человека в стеклянном боксе за моей спиной, чьи глаза, наверное, буравят мою черную мантию, мой жилет, мою сшитую на заказ блузку и заодно мою душу, но мне придает мужества то, что супруга обвиняемого, которая, как мы ожидали, будет стойко поддерживать мужа, куда-то пропала с галереи наверху. Голос у меня спокойный и вселяющий уверенность, он словно ласкает слова, пропуская ноту печали и негодования только там, где это абсолютно необходимо. Гнев я приберегаю для заключительной речи — может, он мне еще понадобится. А пока я буду спокойной и уравновешенной. Вот как я начинаю: