Анатомия научно-фантастического рассказа - [6]

Шрифт
Интервал

По этой же причине в шестидесятые годы может появиться такой рассказ, как «Тень императора» Александра и Сергея Абрамовых, рассказ без внятного сюжета, посвященный демонстрации идеи возможности реконструировать звуки прошлых времен и смоделировать на основе реплик человека прошлого его виртуальную личность. Тогда эта идея казалась в новинку, и ее достаточно было показать — между тем, как уже через 10 лет, в рассказе Дмитрия Биленкина «Видящие нас», идея моделирования личностей прошлого уже подвергается моральной рефлексии: кибернетик не хочет подсматривать за интимными моментами людей прошлого и начинает осознавать, что сам оказывается под постоянным наблюдением людей будущего.

После 1960-х годов рассказы-демонстрации, рассказы-аттракционы пишутся редко, но они всегда свидетельствуют о рождении новой темы, о том, что фантастическая идея еще не стала рутинной и привычной.

Ускорение действия

Вопрос о сложных взаимоотношениях автора научно-фантастического рассказа с нормами «реалистической» литературы, какими они представали в литературном сознании ХХ века, очень любопытен, поскольку вообще «презентация фантастического» может быть выполнена куда более скупыми средствами, чем обычно нужно для написания рассказа. Презентация фантастического — это прежде всего интеллектуальный эксперимент, описание чего-либо необычного и последствий его появления, это может быть описано конспективно, на уровне чистых фактов. Разумеется, никто (в СССР — никто, кроме писателя Георгия Гуревича в книге «Древо тем») не решался ограничить дело только конспектом фактов, однако существовали приемы, позволяющие сделать изложение более лаконичным. В этой связи стоит указать на ряд любопытных феноменов.

Первый — это существование рассказов, вообще не похожих на рассказ, поскольку в нем описываются не герои и их действия, а именно ход событий — обычно хроника некоего общества будущего. Такого рода рассказы были распространены в основном в первой трети ХХ века.

Второй феномен можно назвать «документализацией». Суть этого литературного приема сводится к тому, что либо весь текст рассказа, либо его значительная часть подается как цитата или изложения некоего другого текста — письма, газетной статьи, торжественной речи, дневника или отчета. Этот прием используется в научно-фантастическом рассказе чрезвычайно часто — и кажется (хотя это только предположение) чаще, чем в современном ему реалистическом рассказе. Важнейшая функция документализации — оправдать ускорение движения действия и лаконичность в изложении сюжета, избавить писателя от необходимости, излагая факты и описывая причинно-следственные связи, слишком много внимания уделять традициям беллетристического повествования. Лучшим примером этого является «Республика Южного Креста» Валерия Брюсова, текст которой является якобы текстом некой газетной статьи. Значительная часть рассказа Михаила Арцибашева «Под солнцем» (1919) представлена как текст найденной в бутылке рукописи. Один из рассказов Романа Подольного так и называется — «Письмо», он представляет собой письмо ученого любимой девушке о ходе важного научного эксперимента.

Документализация, несомненно, один из симптомов того, что во второй половине ХХ века происходит интеллектуализация фантастического рассказа, который часто начинает играть роль мысленного эксперимента. Таким образом, в фантастике появляется «третий слой»: параллельно основному сюжету, построенному более или менее по общелитературным, новеллистическим канонам, параллельно фантазму, чья главная функция — удивлять читателя небывалыми фантастическими явлениями, появляется еще и интеллектуальный слой, призванный конструировать и демонстрировать гипотетические структуры реальности.

Наличие интеллектуального слоя повествовании имеет очень важное последствие для композиции НФ-рассказа: стереотипным элементом текста рассказа становится обычно довольно многословное объяснение, даваемое героем, таким образом вскрывающим тайну и разгадывающим загадку.

В результате сам сюжет перестраивается под необходимость дать герою слово для объяснения, ведь ему нужен для этого повод и площадка. Самый прямолинейный ход такого рода — когда в конце рассказа устраивается научный симпозиум (посвященный происходившим для этого в рассказе фантастическим событиям), и ученый в своей речи на симпозиуме ставит все точки над i — так устроен рассказ Михаила Грешнова «Краткий визит» (1988). Вообще, герои НФ-рассказов часто произносят речи — эту традицию задал еще Куприн в рассказе 1906 года, который так и называется — «Тост» (а через полвека Александр Казанцев пишет рассказ «Новогодний тост» на близкую тему). Лекции, экскурсии (особенно в научные учреждения), интервью — используются любые правдоподобные ситуации, чтобы дать герою довольно много говорить, давая объяснения. При этом стереотипным и, можно даже сказать, обязательным, структурным элементом повествования становится такая фигура, как «некомпетентный собеседник». Он нужен для того, чтобы «компетентный герой» был вынужден высказаться — причем предельно популярно и проговаривая те вещи, которые вроде бы для персонажей являются самоочевидными. Некомпетентный собеседник играет в повествовании роль провокатора объяснения — это громоотвод, куда ударяет риторическая «молния». Так, в рассказах Беляева про изобретения профессора Вагнера всегда есть герой-рассказчик, выполняющий роль своеобразного «доктора Ватсона» при профессоре Вагнере. Казанцев организует в своем рассказе «Гости из Космоса» беседу ученых с моряками полярного судна. Некомпетентным собеседником может оказаться родственник ученого («День и ночь» Владимира Немцова, 1946), водителем танка, на котором едут ученые («Забытый эксперимент» братьев Стругацких, 1959), журналист, берущий интервью («Четвертая производная» Дмитрия Биленкина, 1976). Может быть, предельного обнажения этот прием достигает в «Этих солнечных, солнечных зайчиках» Феликса Дымова, где большая часть повествования сводится к объяснениям, которые командир космического корабля дает своей жене. Жена не просто менее компетентна, чем остальной экипаж, но она еще и — так специально выстроено действие — опоздала к ночному собранию экипажу корабля, и поэтому — как бы для нее, а на самом деле для читателя — космонавты вынуждены еще раз кратко проговаривать всю фантастическую коллизию, с которой они столкнулись.


Еще от автора Константин Григорьевич Фрумкин
Философия и психология фантастики

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прошлое в квадрате

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Полдень, XXI век, 2011 № 06

В номер включены фантастические произведения: «Конечная остановка» Павла Амнуэля, «Черный квадрат» Виктора Мальчевского, «Горбатого…» Андрея Малышева, «Случай из жизни художника» Андрея Собакина, «Будто медом намазано» Елены Дубровиной, «…Где живет Кракен» Олега Кожина, «Город» Михаила «Зипы» Зипунова.


Полдень, XXI век, 2012 № 02

В номер включены фантастические произведения: роман «Человек 2: Бог в машине» Олега Мухина (начало), «Дар бога Пана» Елены Щетининой, «Война по ФЭП» Татьяны Ивановой, «Малый бизнес Салли Мэшем» Аси Михеевой, «Не дразните бродячего стоматолога» Александра Голубева, «Такелажники» Александра Подольского, «Провинция Россия» Сергея Гончарова, «Деревянные человечки» Алексея Ерошина, «Послание потомкам» Владимира Молотова.


Бессмертие: странная тема русской культуры

О бессмертии как проблеме научной, которым занимаются представители так называемого иммортализма, и проблеме философской, мировоззренческой. Дается краткий обзор истории русского иммортализма от Радищева, написавшего тракта «О человеке, его смертности и бессмертии», до Федорова и его пропагандистки Светлане Семеновой, а также описывается нынешнее состоянии иммортализма, по-прежнему пытающегося разрешить главный вопрос бытия: нужно ли человеку бессмертие, и не лишает ли человека перспектива его бессмертия того, что мы называем смыслом жизни.


Полдень, XXI век, 2012 № 11

В номер включены фантастические произведения: «Высоких зрелищ зритель» Виталия Мацарского, «Все сначала» Дмитрия Юдина, «Кремлевский экзорцист» Глеба Корина, «Смерть на шестерых» Майка Гелприна, «Прах тебя побери!» Владимира Венгловского, «Крыса» Владимира Голубева, «На игре» Аарона Кеннета МакДауэлла, «То, что имеет начало…» Андрея Закревского.


Рекомендуем почитать
Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.


Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.