Анастас Иванович Микоян: человек и политик - [81]

Мой отец, безусловно, был ответственен за политическую обстановку в стране. Этого снять с него нельзя, я и не пытаюсь. Но не надо упрощать историю. Микоян всю жизнь стремился заниматься полезной обществу хозяйственной работой и, насколько мог, оставаться в стороне от сталинской мясорубки. Или даже пытаться кое-кого спасти. Такие попытки зафиксированы. Не всегда они были удачными. Но кое-что можно записать в его актив. Например, освобождение командарма Ефремова — это прямая его заслуга. Он принял участие и в том, что в начале войны Б. Л. Ванникова прямо из тюрьмы доставили в кабинет к Сталину и назначили наркомом вооружений. Вытащил он из тюрьмы и своего школьного друга Андреасяна. Но все это было возможно только путем личного разговора с самим Сталиным. Став наркомом внешней торговли, Микоян добился от Сталина указания НКВД «не вмешиваться в работу Внешторга». На тогдашнем языке это означало не арестовывать его сотрудников. А это тысячи и тысячи спасенных людей, считая с семьями и близкими. Ведь НКВД создавало «разветвленные заговоры».

Иногда его вмешательство не имело успеха. В 1937 году, в Армении, в окружении Маленкова и Берии, с письмом Сталина, которое он зачитал активу компартии Армении (о том, что враги народа свили гнездо в руководстве партии), Микоян поставил свою подпись на списке из 300 человек, подготовленном НКВД. Это, конечно, позорный факт в его биографии. Но одна деталь заслуживает особого внимания. Он вычеркнул из списка одну фамилию — Даниила Шавердяна, своего учителя, рекомендовавшего его в партию в 1915 году. Однако никаких последствий его особое мнение о Шавердяне не имело, того арестовали вместе со всеми. Эта деталь обесценивает мнение, что подпись высокого партийного руководителя имела значение. Скорее, она была формальностью, а не утверждала в действительности списки, составленные в НКВД. Только Сталин и отчасти Молотов имели подлинное право подписывать или не подписывать и этим что-то решать по существу.

На совести отца есть еще одна подпись — на решении Политбюро о Катынском деле. Думаю, у местных руководителей типа Хрущева таких подписей были сотни. С одной стороны — это позор, с другой — их личная трагедия, так как их подписи ничего не меняли в судьбе обреченных людей. Этого не понимает автор статьи в «Новом русском слове», названной «Сто тринадцать дней Лаврентия Берии». Считать Хрущева палачом (по «его» спискам прошло более 200 тыс. человек), а Берию — борцом против произвола НКВД — значит кощунствовать, издеваться над историей. Ссылки на профессора Наумова, работающего с А. Н. Яковлевым в Комиссии по реабилитации, говорят только о чрезвычайно низком уровне этой комиссии. Видимо, и самому Яковлеву она нужна для собственного возвеличивания, а не для выяснения исторической истины.

* * *

М. Г.: Есть еще один документ, подписанный Анастасом Ивановичем. В июне 1989 года было опубликовано интервью Андрея Дмитриевича Сахарова, в котором он заявил: «Сегодня известно, что расстрел мирной демонстрации в Новочеркасске в 1962 году санкционировали два члена Политбюро — Козлов и Микоян».

С. М.: Это ошибка. Есть доказательства, что дело обстояло иначе.

М. Г.: Ошибка Сахарова?

С. М.: Невольная ошибка: он же не мог прочитать документы, опубликованные спустя много лет. Совсем недавно в Прокуратуре Российской Федерации были подняты документы, и они опубликованы частично в журнале «Паспорт», в номере за декабрь 1996 или январь 1997 года.

Прокуратура рассматривала это дело и обнаружила то, что я знал со слов отца еще тогда: распоряжение отдавал Козлов. Отец рассказывал, что Козлов по несколько раз в день звонил Хрущеву. Козлов был из тех сталинистов, кто мыслил репрессиями. Микоян отменил там на месте его распоряжение, чтобы подогнали товарные составы для массовой ссылки людей в Сибирь. Но решение о применении оружия «на поражение» даже Козлов, наверное, мог только предложить, а утвердить должен был первый человек в стране. Кстати, из документов видно, что приказ о вводе войск дал Хрущев. Может быть, в разговорах по телефону он дал Козлову заранее полномочия о руководстве действиями воинских частей? Или Козлов сумел его убедить, обрисовав события как кризис власти? Напомню, что после событий был суд над «зачинщиками», и несколько человек приговорили к расстрелу. Тогдашний генеральный прокурор Руденко шага не делал без Хрущева. К сожалению, Никита Сергеевич в такой ситуации, с моей точки зрения, выглядит хуже, чем на Украине или в Москве в 1937–38 гг. Тогда от него ничего не зависело, а о Новочеркасске он сам мог решать.

М. Г.: Что еще рассказывал Анастас Иванович об исключительном акте произвола со стороны кремлевских властей в Новочеркасске?

С. М.: Он говорил, что с людьми надо было говорить и их успокоить. Ликвидировать непосредственные поводы к недовольству (повышение норм как раз в момент повышения цен на мясо и масло, хамство директора предприятия и т. д.), посмотреть в чем же дело. Дать объективный анализ. Ведь такого вроде бы не случалось с 20-х годов. Но, по его словам, Политбюро было чересчур напугано событиями, ибо узнало, что забастовщики послали гонцов в соседние города, видно, хотели получить поддержку. Политбюро послало Шелепина в Донбасс, еще 3–4 человека — в другие места поблизости: на случай расширения географии событий. Про стрельбу отец говорил с возмущением, считал ее абсолютно неоправданной акцией Козлова. Он сам принимал делегации бастующих, ходил в толпу, ходил по домам, говорил с людьми.