Анархист - [13]

На совещании в уездном ревкоме, Титаренко и Кабанов громко спорили, тыча жёлтыми прокуренными пальцами в двухверстку[19]. Они ни как не могли сойтись во мнении, как лучше провести захват мятежной деревни. Ясно было, что мужики, с двумя пулемётами и кучей винтовок, так просто сдаваться не будут. Кабинет всё сильнее наполнялся махорочным дымом.

Время поджимало. Семёнову надоело это бесполезное препирательство, от дыма начала болеть голова, он поднялся над столом и командным голосом, нетерпящим возражений, прекратил дискуссию.

– Товарищи, нет никакого смысла обсуждать предстоящую операцию. Разведку я уже послал. В её составе один из моих лучших командиров, очень внимательный и дотошный. Настолько дотошный, что иной раз пристрелить хочется. Приедут, доложат в подробностях, тогда и конкретные решения можно будет принимать, – подвёл итог командир полка.

…

(Село Волчиха, Барнаульского уезда, Алтайской губернии)

За неделю ожидания возмездия волчихинские мужики извелись. Если поначалу они бдительно караулили круглые сутки, то уже через три дня им показалось, что власти про них забыли. Заставы превратились в мужское развлечение с самогоном и картами. Только Степан Колмаков после каждого трудового дня шёл к оборудованному пулемётному гнезду и сидел, раздумывая о предстоящем бое.

– Вован, пошли потолкуем, – остановил Степан как-то вечером, возвращавшегося вечером с покоса соседа Гусакова.

– Ага, – устало смахнул со лба пот Гусаков, – только зайду в хату, пыль смою, не гоже в коросте ходить.

– Знашь, Вов, не нравится мне наше положениё, – начал с места в карьер Колмаков, когда спрыгнул в окопчик пулемётного гнезда. – Я представил себя на месте того вояки, что по нашу душу придёт…

– А ты думаш, что придёт? – перебил Гусаков. – Мужики уже решили, что на нас власти положили с прибором…

– Ты помнишь, что мы нашли в планшете того убитого китаёзы? Какой приказ там был прописан? Во-о-о-от! Никто ничего не забудет. Просто пока соберутся, пока доберутся, пока с Рубцовска до нас дотопают…

– И что ты предлагашь? – саркастически хмыкнул Гусаков. – Собрать баб и детишков и двумя семействами уйтить в тайгу?

– Нет, ну это ты… хр-р-р… внезапно его голос превратился в хрип, глаза вылезли из орбит, а руки судорожно обхватили рукоятку большого ножа, торчащего из горла.

– Стёп-пы-ы-ых-х-х…, - только и успел прошептать Гусаков, перед тем как задохнулся в удавке из сыромятного ремня.

– Ну, товарищ Замятин, с пулемётом, что делать будем? – пробурчал, освобождая удавку один из разведчиков.

– Не нукай, не запряг! С собой ты его потащишь? Ить энто почитай почти пять пудов! – Шёпотом отвечает его напарник, – нахер нам по лесу с такой тяжестью таскаться. Спортим машинку да и пускай ухорезы с ней валандаются хоть до усрачки.

Это был последний караул повстанцев. Дорога на Волчиху была очищена от застав. Мужики устав от ежедневных бдений, где спали, где лакали самогон или брагу. Поэтому снять их было задачей не сложной.

Рано утром, едва солнечные лучи позолотили крыши, волчихинцы, собиравшиеся на покос были ошеломлены несущимися во весь опор всадниками. Кавалеристы в выбеленных солнцем фуражках с красными звёздами, проскакали с гиканьем и свистом через всё село и остановились перед храмом Покрова Пресвятой Богородицы.

Мужики, не ожидавшие такого лихого наскока, не задумываясь, побросали сенокосные хлопоты и пустились кто куда. Одни бежали, сжимая в руках трёхлинейку, на главную площадь, кто, наоборот, скидывал нехитрые пожитки в сидор, собираясь бежать в тайгу. Были и такие, что лезли с винтовками на чердак или в подвал.

Кавалеристы на главной площади спешились, взяв на прицел стоящие вокруг здания, залегли, занимая круговую оборону. На этом первое действие утреннего спектакля закончилось. Однако все ждали продолжения, и оно последовало.

Над дорогой, ведущей в сторону Рубцовской, показалось облако пыли. Из облака выползала, ощетинившаяся штыками, змея колонны красноармейцев. Во главе колонны гарцевали на вороных рысаках видные из себя мужики. По всему видно – командиры. Ни одного выстрела не прозвучало в их сторону. Тишиной встречала Волчиха карателей.

– Куда подевались мужики, что кажду ночь в дозоры шлялись, – удивлялись бабы, по-соседски. – Не иначе, упились до потери сознательности, пьянчуги, – делали они вполне обоснованный вывод.

Батальон неотвратимо проткнул деревню, как нож масло, и промаршировал до центральной площади.

Стой! Раз-два! – раздалась команда. – Батальон, слушай мою команду! Вольно!

Семёнов ухватил, висевший рядом с обрезком рельса, железный шкворень и гулко ударил. Гулкий протяжный звук разнёсся по всей деревне, сзывая жителей на сход.

Ни одной живой души не откликнулось на этот печальный призыв. Никому не хотелось оказаться на площади супротив такой силищи.

– Чёрт! – ругнулся комиссар полка Шалагинов, – придётся всем индивидуальное приглашение выписывать, а кто откажется, будем хату палить.

Семёнов выехал на центр площади, привлекая внимание бойцов.

– Товарищи бойцы! Кулаки и подкулачники вместе с белобандитами этой деревни нас совсем не уважают. Здоровкаться с нами не хочут. А может они плохо слышуть? Может им надоть ухи прочистить? Из пулемёта, говорите? Из пулемёта пока рано. Давайте для начала попробуем их на сход собрать. Может они и не совсем ещё в беляков перекинулись? Мож осталось у них ещё чуток сознательности. Говорят, что они с Колчаком хорошо воевали. Поэтому, – слушай мою команду! По пять бойцов на каждую улицу. Стучите в ворота, в ставни, орите громко, чтобы энти несознательные на площадь пришли.