Амирспасалар. Книга II - [46]

Дядюшка Борромео долгие годы служил на флоте. Тому свидетельством были красное обветренное лицо с седой бахромой вокруг, серьга в левом ухе и зычный голос боцмана.

— Бутылку кианти и закусить! — потребовал Гарегин.

Взгромоздив на стол пузатую бутыль, оплетенную соломой, Борромео исчез на кухне. Хетумян остался с одиноким стариком, который, казалось, дремал. Общительность — качество, весьма нужное для его ремесла, и с легким полупоклоном Гарегин обратился к старцу:

— Почтеннейший, согласитесь разделить со мной завтрак — я не переношу одиночества за столом!

Старик встрепенулся, смущенно забормотал:

— Я, право, не знаю, синьор…

Но Хетумян уже сидел за его столом, перенеся с собой бутылку кианти. Быстро разлив вино в стаканы из мутного стекла, он чокнулся:

— За наше знакомство!

Отменно поджаривал кровяную колбасу дядюшка Борромео, да и кианти было неплохим. Разговорились. Старый Джустиниано оказался римлянином, в молодые годы служил в городской страже, принимал участие в антипапском восстании. С просветленным лицом рассказывал он новому знакомцу о вольных днях республики, о ее славном вожде Арнольде из Брешии.

— Воистину хотел он рай на земле установить, синьор! Чтобы все были равными и не было бы голодных в Риме…

Хетумяна поначалу удивил рассказ старика. Потом он вспомнил, что некогда на его родине Смбат из Зарехавана, основатель тондракийского движения, также стремился к равенству людей в городах и селах.

— Были и у нас такие вожди еретические, были! Но разгромили наших еретиков отцы церкви с помощью нобилей, — заметил он старику.

В потухших глазах Джустиниано загорелся огонь.

— Семь лет народным вождем был Арнольд, с позором изгнал он папу Адриана из города, и сам император не осмелился приблизиться к Риму. Но сатана надоумил папу наложить интердикт на город. Перестали прибывать паломники, лишились патриции главных доходов и выдали Арнольда императору. А тот тотчас передал его в лапы инквизиции. Сожгли святого человека на костре. А с тех пор…

Старик умолк и настороженно оглянулся. В дальнем углу сидел какой-то простолюдин, прихлебывая вино. Хетумян решил переменить предмет беседы:

— Новая круазада готовится, передавали мне знакомцы. Они полагают, что недалек день, когда воинство с крестом на плечах двинется на неверных — освобождать Гроб Господний!

— В который-то раз?! — усмехнулся Джустиниано. Понизив голос, он добавил: — Впрочем, еще неизвестно, кого больше всего ненавидят папы на Востоке…

Хетумян удивленно поднял брови:

— Что хотите вы этим сказать, Джустиниано?

Прищурив глаз и снова оглянувшись на нового посетителя, старый республиканец тихо сказал:

— Для нашего папы нет злейшего врага, чем патриарх греческий в Константинополе…

Хетумян задумался. Да, немало тайн в Латеране хранится! А он ходит кругом, как кот вокруг горячей каши, и только время теряет на прогулки. Не понравилось бы это покойному Саварсалидзе. Да и шаханшах ждет в Ани…

В таверну вошел долговязый юноша в одежде бедного школяра, с медной чернильницей у пояса. Оглядев помещение, он сделал неприметный знак старику и тотчас, сняв черный берет, не без изящества поклонился.

— Вот, мессер, молодой человек, который с удовольствием выпьет стаканчик кианти за ваше здоровье! — улыбаясь беззубым ртом, сказал Джустиниано.

Хетумян кивнул головой и крикнул появившемуся из кухни хозяину:

— Еще порцию колбасы, дядюшка Борромео! И бутылку надо бы сменить, она пуста…

Обращаясь к школяру, он спросил:

— Кто вы, юноша?

— Школяр, мессер. А зовут меня Вильгельм Бехер.

Живые плутовские глаза блестели на безбородом лице. Уписывая колбасу, Бехер рассказывал о своих злоключениях. В Рим он прибыл из Германии для совершенствования в богословии, но по дороге его дочиста ограбили знаменитые разбойники Кампаньи. И сейчас он вынужден заниматься перепиской бумаг и составлением любовных писем для малограмотных куртизанок. Старик сочувственно качал головой, слушая рассказ школяра.

Хетумян вспомнил, что люди его ремесла должны быть многоязычными — никогда не поздно изучить еще один язык. Он попросил Бехера давать ему уроки немецкого языка — за обед.

— Кианти за обедом подразумевается! — великодушно оговорил левантинец.

Школяр с радостью согласился на предложение любезного мессера. Время было позднее; условившись о встрече на завтра в траттории «Duo vitelli»[26], Хетумян распрощался с Джустиниано и школяром и отправился домой. Бехер остался доедать колбасу в обществе старика. Скоро у них завязалась тихая беседа. Простолюдин незаметно вышел из таверны…

Своим приятелям, вхожим в Латеранский дворец, Хетумян стал настойчиво внушать мысль о горячем желании стать придворным поставщиком, просил их предстательства. Всем финансовым хозяйством Папской курии заведовал кардинал Ченчио. Не обладая энергией и дарованиями папы Иннокентия III, мягкий по натуре, кардинал, однако, был превосходным финансистом и даже оставил труды в этой области. Через одного пронырливого аббата Хетумян решил продать Латеранскому дворцу несколько мер пурпурной краски, до крайности нужной папским красильщикам для окраски кардинальских мантий, но заломил непомерную цену. Бережливый кардинал ужаснулся, узнав об алчных притязаниях киликийского купца, и пожелал лично его урезонить. Это вполне устраивало Хетумяна, давая ему доступ в Латеран. После непродолжительного торга, почтительно склонившись к архипастырской руке, Гарегин заявил: