Амирспасалар. Книга I - [44]

«Проклятый Демна! — сжимая кулаки, гневно шептал старый воитель. — Атабек Мухаммед все-таки внял нашей мольбе, двинул полки на выручку… И все рухнуло из-за одного труса!» Тут мысли узника невольно перенеслись на любимого сына — храбреца Смбата: «Преступный отец! Как ты мог втянуть в столь ненадежное дело прекрасного юношу, не послал его в Константинополь или, в крайнем случае — с Липаритом в Тавриз?»

Тайные доброжелатели князя Иванэ, однако, не успели проведать ни о приезде Кулихана с обличающими документами, ни о решении дарбази. Заботясь о своем бывшем главаре, они прислали записку, в которой сообщали, что, по толкованию тбилисских ученых-законоведов, «ни один дидебул не может быть приговорен к смертной казни, если собственноручно не подпишет признания своей вины». Записка обрадовала Иванэ: он решил продолжать все отрицать, кроме самого мятежа. В первую очередь следовало отвести главное обвинение — приглашение тавризских войск в Грузию, — сие являлось прямой государственной изменой. «Брат Липарит — вне досягаемости царя Георгия, пусть он и отвечает перед царским судом заочно! — думал Иванэ. Приняв такое решение, старый князь повеселел и даже позволил себе шутить с тюремщиком, когда тот принес ему скудный обед:

— Ну как, Мамбрэ, долго ли вы будете держать нас без вина и шашлыков, скажи?

Тюремщик широко осклабился.

— Э, батоно, Бог всегда милостив к вельможам! Может быть, придется и тебе пожить немного на чужбине, как это часто бывает после ваших княжеских мятежей; а там, смотришь, и помилует наш мепе[72], разрешит вернуться в Лори!

— Дай-то бог!

Ночью Иванэ разбудил грубый толчок в бок, в глаза ударил свет. Он приподнялся, удивленный, на своем соломенном ложе. Перед ним, в темной кольчуге и меховой рысьей шапке, стоял незнакомый кипчакский сотник. Сзади виднелись фигуры факелоносцев и замкового кузнеца с кандалами.

— Вставай, надо ехать!

Кузнец ловко заковал руки Иванэ в кандалы, и кипчак, взявшись за конец цепи, повел старика по подземным переходам наверх. На обширном крепостном дворе Иванэ увидел толпу заключенных в кольце стрелков с зажженными факелами.

— Смбат! — старческим голосом выкрикнул Иванэ.

Сотник не допустил, однако, отца к сыну. Потянув за цепь, он приказал:

— Садись на коня, старик! Живо!

Звеня оковами, в багровом дымном свете смоляных факелов, узники вышли из крепостных ворот, исчезли в темноте.

В Самшвилде старого князя поместили на самом верху главной башни цитадели. Оттуда, с огромной высоты, Иванэ мог наблюдать за городской повседневной жизнью… Сейчас город спал. Изредка до верха башни доносился лай собак да внизу, в ущелье, глухо рокотала река. Резкий ночной ветер порывисто врывался в узкую бойницу, по темному небу проносились редкие облака, скупо освещенные ущербной луной.

«Самшвилде! Жемчужина моих владений! Кому теперь ты достанешься?» — с горечью размышлял Орбели. Главные доходы его полуцарских владений приносили именно торговые города — Лори, Самшвилде, Думаниси и другие. Порой ему казалось, что никогда он не был амирспасаларом Картли, не водил славные грузинские полки от победы к победе и не был признанным вождем знати, а всю жизнь провел жалким узником в сырой темнице…

На крутой каменной лестнице послышались тяжелые шаги, и чей-то очень знакомый голос повелительно крикнул:

— Открывай дверь! Да поживей, ленивый буйвол!

Со ржавым скрипом ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась настежь. На пороге, в дорогом придворном кафтане, стоял воспитатель царевича Демны и улыбался.

— Чиабер! — отшатнулся с омерзением Орбели.

— Да, батоно Иванэ. Это я. Весь к твоим услугам! — дружески протянул руку Чиабер. — Но что я вижу: кто посмел наложить грязную лапу на дидебула Картли, заковать его в цепи? Гей, люди!

Как будто дожидаясь сигнала, вся узкая лестница вдруг заполнилась. Тюремщики тащили небольшой трехногий стол, покрытый скатертью, кувшин с вином, шампуры с нанизанным мясом; сзади кузнец побрякивал клещами, он быстро расковал кандалы у ошеломленного Иванэ.

— Не обессудь, батоно, поужинаем с тобой чем бог послал! — с чарующей улыбкой произнес Чиабер. — А потом побеседуем с глазу на глаз.

Тюремщиков как ветром смело. Разлив вино по кубкам, Чиабер с чувством произнес здравицу.

— Кто ты теперь? — прошептал Иванэ.

— Э, ничего особенного — только царский вазир! — небрежно бросил Чиабер.

— Ты — вазир? Неплохо же оплачивает царь Георгий предателей! — не выдержал Орбели и поставил кубок нетронутым на стол.

Чиабер печально покачал головой.

— Вот так неразумные люди теряют своих лучших благожелателей и подставляют свою голову под топор. Пойми, батоно, спасти тебя и род весь твой великий хочу я. Грозен гнев государев, и трудно, ох как трудно будет отвести его от тебя! Но Бог милостив, и самому закоренелому грешнику не заказан вход в райские кущи. Но, согрешив, надо покаяться, учит святая наша церковь, иначе «несть спасения ни для души, ни для тела». А посему — выпей сей кубок, батоно, в вине — вся мудрость, говорит народная пословица, — и поразмыслим, чем можно помочь в твоей беде.

— Что же ты предлагаешь? — осушив кубок, более спокойно спросил Орбели. Оглянувшись по сторонам, Чиабер зашептал: