Американский романс - [5]

Шрифт
Интервал

Ну, прощайся! Щетинятся плевела, бредина свои поразвесила уши, снова ты к болоту меня привела, только в комнаты воротишься одна уже.

Я еще поброжу над кудлатыми кочками, подышу прощальной ревнивой осокою, травы все примяты, наша связь окончена, остается любовь как луна высокая.

ЗА ОКОЕМ

В сердце твоем на ладони моей есть окоем запредельный. За окоемом петляет река, чудовищами облака. Там на закате купаются вдовы. Села их подолгу торчат из воды. Пес-инвалид сторожит их одежки, старые платья, платки, босоножки.

К ужину вдовы на перемет рыбин кровавых вылавливают. Рыба-прощанье и рыба-печаль, серые угри и голавли, -все исчезает в общем котле на дощатом костлявом столе. Ложки по очереди в навар слезы обшарпанный самовар...

В окна стучит дождевая вода. В стенку колотит соседка-вдова. Звук оседает в кладке стенной. Сердцу не можется в клетке грудной. Сердцу мерещится берег реки. В сердце горят расставанья значки. Любушка, что же ты плачешь? По ком? За окоем мне, за окоем.

ИЗУМРУДНЫЙ ЧЕРВЬ

И придумал я сказку

об огненно-синем жуке

Владимир Луговской

Антоновка горит антоновым огнем, октябрь говорит, а мы молчим о нем. Застуженный забор, калитка-самоскрип, июльский зверобой, засушенный поскриптуманный аромат, нас четверо в саду: медички, друг, роман допрожит, а стыду не место средь голья соломы и ботвы; по грядкам шарю я и вдруг кричу: "Эй вы смотрите все сюда, здесь изумрудный червь, напившись из пруда, сверлит земную твердь. Так вскорости и мы, заколотив свой дом, в состав осенней мглы вбежим и упадем на лавки", -- "Перестань. Заныл про тосковень, скорее бы на станцию из этих деревень, скорее бы до города добраться и забыть все эти фрукты горькие и счастье без забот".

нас четверо в саду, мы молча пьем вино, и в горле от него мы чувствуем досаду.

КАЗИНО

По берегам, в ракитнике

Коростели скрипят

Н.А. Некрасов

Болотный запах ирисов над речкою лимонною, ночная нерпа скользкая под берегом снует. Тревожно нынче дышится, да щуки запропали все -сидят на дне и лязгают зубами почем зря.

Теперь не до рыбалки мне, я понял в глину глядючи: сябя не переделаешь, тебя не разлюбить. Вчера, в таверне, заполночь, под блюзы местных лабухов в стаканах леденеющих нам пиво принесли.

Ты пригубила темное, ты задохнулась, крадучись ты расстегнула пуговку на шее золотой. Какое пиво горькое! Какие тени черные! И саксофон, как селезень, плывет по потолку.

Любимая, прими меня! Глаза твои кромешные над омутом показывают застывшее кино. Я улыбаюсь медленно, а поплавочек вертится... Вермонтское, последнее чернокрасное казино.

x x x

Моя джинсовка еще вчера хранила запах твоих касаний, а нынче в нее уткнувшись, я лишь почуял медный и беспощадный запах пуговиц, и косая слеза скатилась, рот соловестью потчуя.

Полуоткрытый шкап. Презервативов смятые упаковки -проигравшие шашки, клеточки рваной доски, купленные на днях вместе с ромашками, как же мне успокоиться, -память укутать в саван и заколотить смолистые доски?

Память похороню, и пойду по насыпи рвать ежевику, грызть щавель на лугу, лопухи сшибать по канавам, И не узнаю больше твой лик и голос, если на веку Нашем так повелось, что любимых не любят и не вспоминают.

x x x

На смертном одре, на лугу безбрежном я изберу своей наследницей цветок с твоей усмешкой на лице безобразном и утреннем. Рассвет ударит с веток на горизонте угольном.

Я тонкий стебель поцелую в шею, дрожливых листьев пальцы обниму и клятву торопливую и вещую скажу тебе, и клевер-омнибус меня покатит.

И погружаясь в блядский и росистый полынный яр, полонный смехоплач, я выкрикну: "тебя люблю неистово", и с плеч отрубит голову долой палач чертополохий.

НА ШОССЕ ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ

Радиомузыка, видеофильм на стекле лобовом. Ты в черном рыбьем трико на песке меловом. Ты в дымчатом баре пьешь коктейль Маргарита. Ты танцуешь в ритме некогда модного Рио-Рита. Ты танцуешь, а шоссе в кошмаре горит, так больно слепит глаза фарами и фонарями. Машут с обочины дерева ночными нарядами: длинными платьями и газовыми косынками... Ты их любишь поярче позеленей расписанные косыми черточками вроде моих стихов, вроде пути тормозного (если на сельской щебенке................среди августовского зноя).

Ледышка коктейльная, отраженье мое ночное. За что же мне это свиданье заочное?! Не прервать расставания, я прирастаю к рулю. На автостраде тебя люблю, минуя и пестуя расстояние.

НОЧНАЯ ПРОГУЛКА

Последней надежды ночной светлячок промчался над чадом букашьих лачуг, сверкнул и укрылся в шатрах бузины, смекнул паучок и осколок луны пленил не страшась зеленой войны.

Послушай, ты видишь, что канул светляк, шуршат грызуны, словно ветер в ветлах, так что же ты ждешь не целуешь в висок? Ничтожный кузнечик, ночной травосек тревожно храпит, обними же скорей, колени и бедра сдвигает репей, травинка на шее, мой жаркий язык, ты ждешь подношений? полночной слезы? правды осочной? мятличной лжи? ты лунная в теплом тлетравье лежишь.

* ПЕСЕНКИ (4) *

ГОНОБОЛЬ

Пятки мои на осоке горячечной, что пятаки на зеленом сукне. Запахи лета: гречишный и яблочный, дьявольский дрозд на сосне. Меченый дрозд, он горазд и на большее, выклевать с мясом лесной изумруд, ягоду летней любви г о н о б о л ь еще не поспелую выкрадут-изорвут. Ягоду лютой игры на последние, только б неладную боль отогнать, зимней кручинушки проводы летние за три сосны от овражьего дна. Медлить чего, на лесоповальню дрозда шуганем неспособные ждать, милая большего нет ликования, чем гоноболь до одуренья жевать.


Еще от автора Максим Давидович Шраер
Бунин и Набоков. История соперничества

Имена гениев русской словесности Ивана Бунина и Владимира Набокова соединены для нас языком и эпохой, масштабом дарования, жизнью и творчеством в эмиграции. Но есть между этими писателями и другая, личная связь. В новой книге русско-американского писателя Максима Д. Шраера захватывающий сюжет многолетних и сложных отношений между Буниным и Набоковым разворачивается на фоне истории русской эмиграции с 1920-х до 1970-х годов. Как формируются литературные легенды? Что стояло за соперничеством двух гениев, и как это соперничество повлияло на современную русскую культуру? Эта яркая, уникальная по своему подходу книга вскрывает целые пласты неизвестных архивных материалов, включая переписку Бунина и Набокова.


Бегство. Документальный роман

Документальный роман «Бегство» Максима Д. Шраера – это история детства и юности автора, которые прошли под знаком эмиграции из СССР. Книга разворачивается на историческом фоне конца 1970-х и 1980-х годов: политика, студенческая жизнь, поездки по стране, назревающие этнические и религиозные конфликты в Советской империи на грани распада. Книга написана с юмором, переполнена горечью и яростью. «Бегство» – история безответной любви к России, разбившей сердце будущего эмигранта.


Генрих Сапгир. Классик авангарда

Эта первая книга о жизни и творчестве выдающегося поэта, прозаика и переводчика, лидера неподцензурного советского авангарда Генриха Сапгира (1928‒1999) вышла в 2004 году и получила признание в России и за рубежом. Книга выходит в исправленном и дополненном виде. Авторы книги — живущие в США писатели Давид Шраер-Петров и Максим Д. Шраер. Авторы на протяжении многих лет близко дружили с Сапгиром. В книге сочетаются аналитический и мемуарный подходы к наследию классика авангарда.


В ожидании Америки

Максиму Д. Шраеру, русско-американскому писателю и профессору литературы, едва исполнилось двадцать, когда он с родителями покинул СССР. Прошлое еврейской семьи уместилось в пяти чемоданах багажа. Позади — годы отказа, впереди — полная неизвестность. Когда самолет из Москвы приземлился в Вене, для бывших советских граждан началась новая жизнь. Эмиграция пугала и поражала одновременно. Три месяца, проведенные в Австрии и Италии в ожидании американской визы, превратились для героя и всего почтенного семейства в настоящее приключение на пути к долгожданной Америке.Авторизованный перевод с английского.Главы 1–2, 4–8 и интерлюдию «Рубени из Эсфахана» перевела с английского Маша Аршинова при участии автора.


Исчезновение Залмана

«Исчезновение Залмана» – сборник рассказов русско-американского двуязычного писателя Максима Д. Шраера. Вступая в диалог с творческим наследием И. Бабеля, В. Набокова, И. Б. Зингера и Б. Маламуда, художественная проза Шраера развивает традиции русской и еврейской литературы в США. Это книга о жизни выходцев из СССР в современной Америке: эмоционально накаленные взаимоотношения, проблемы смешанных браков и сложность выбора между любовью и принадлежностью к религии…


Ньюхэйвенские сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.