Американский психопат - [41]

– Эти клиенты совсем придурочные, однозначно, – говорит Луис. – Хотели пригласить меня на местных «Отверженных», а я уже видел их в Лондоне, но…

– И ты без проблем заказал столик в «Профитёрах»? – спрашиваю я, прерывая его на полуслове.

– Ага. Без проблем, – говорит он. – Мы поздно приехали.

– А что вы заказывали? – интересуюсь я.

– Я взял устриц пашот, lotte[13] и ореховый торт.

– Я слышал, lotte там хороший, – бормочу я, думая о своем.

– Клиент заказал boudin blanc[14], жареного цыпленка и сырный торт, – говорит он.

– Сырный торт? – говорю я, смущенный этим пошлым, неправильным списком. – А цыпленок был под соусом или с фруктами? И как его подавали?

– Никак, Патрик, – говорит он, тоже смутившись. – Он был… просто жареный.

– А сырный торт был какой? Теплый? Из какого сыра – рикотта? Или овечьего? Украшенный цветами или посыпанный листьями кориандра?

– Он был… обычный, – говорит Луис, а потом вдруг заявляет: – Патрик, ты вспотел.

– А что баба клиента? – спрашиваю я, не обращая внимания на его слова. – Она что заказывала?

– Салат по-деревенски, гребешков и лимонный пирог.

– А гребешки были на гриле? Сашими? А сколько сортов? – спрашиваю я. – Или они были запеченные?

– Нет, Патрик, – говорит Луис. – Они были… жареные.

В зале воцаряется тишина. Я перевариваю информацию и формулирую следующий вопрос:

– Что значит «жареные», Луис?

– Я точно не знаю, – говорит он. – Но, по-моему, для этого требуется… сковорода.

– Вино? – спрашиваю я.

– Белое, совиньон, восемьдесят пятого года, – говорит он. – «Джордан». Две бутылки.

– Машина? – спрашиваю я. – Вы, когда были в Финиксе, брали напрокат машину?

– «БМВ». – Он улыбается. – Маленький черный бумер.

– Ага, – бормочу я, вспоминая прошлую ночь, когда я полностью отключился на стоянке возле «Нелль»: изо рта шла пена, я ни о чем не мог думать, только о насекомых, о целой куче насекомых, изо рта шла пена, и я, кажется, бросался на голубей, с пеной на губах бросался на голубей. – Финикс. Дженет Ли была из Финикса… – Я замолкаю на пару секунд и продолжаю: – Ее зарезали в душе. Халтурная сцена. – Я опять умолкаю. – Даже кровь была не похожа на настоящую.

– Слушай, Патрик, – говорит Луис и сует мне в руку свой носовой платок, мои пальцы непроизвольно сжались в кулак, когда он ко мне прикоснулся. – На следующей неделе мы с Дибблом обедаем в Йельском клубе. Не хочешь присоединиться?

– Можно. – Я думаю о ногах Кортни. Ее ноги раздвинуты широко-широко, ее ноги обхватили мое лицо, и когда я смотрю на Луиса, то на мгновение мне кажется, что у него вместо головы – говорящая вагина, и я пугаюсь до полусмерти и несу какую-то чушь, вытирая пот со лба. – Хороший костюм, Луис. – Я и сам не понял, с чего бы вдруг это брякнул.

Он таращится на меня, словно громом пораженный, а потом вдруг краснеет, смущается и теребит лацканы пиджака:

– Спасибо, Пат. Ты тоже отлично выглядишь… как всегда. – Он протягивает руку, чтобы дотронуться до моего галстука, но я ее перехватываю и говорю:

– Твоего комплимента мне вполне достаточно.

Входит Рид Томпсон, в шерстяном двубортном костюме на четырех пуговицах, полосатой хлопчатобумажной рубашке и шелковом галстуке (все – от Armani), на ногах у него пошловатые темно-синие хлопчатобумажные носки от Interwoven и черные туфли от Ferragamo (в точности как мои), на ногтях – маникюр, в одной руке – «Wall Street Journal», а через другую руку небрежно перекинуто твидовое пальто от Bill Kaiserman. Он кивает нам и садится напротив. Вскоре появляется Тодд Бродерик, в полосатом двубортном костюме на шести пуговицах, хлопчатобумажной рубашке в полоску и шелковом галстуке, все от Polo, плюс роскошный платок в нагрудном кармане, наверняка тоже от Polo. За ним входит Макдермотт, у него в руках «New York Magazine» и утренний выпуск «Financial Times», на нем новые очки от Oliver Peoples в оправе из красного дерева и черный с белым однобортный костюм в «гусиную лапку» с V-образными лацканами, полосатая хлопчатобумажная рубашка с широким воротничком и шелковый галстук с узором пейсли, все от John Reyle.

Я улыбаюсь, поднимая глаза на Макдермотта, который садится рядом со мной. Он вздыхает, открывает газету и углубляется в чтение. Поскольку он не сказал ни «привет», ни «доброе утро», я делаю вывод, что он обижен, и, по всей видимости, на меня. В конце концов, когда я замечаю, что Луис хочет что-то мне сказать, я поворачиваюсь к Макдермотту.

– Ну, Макдермотт, что случилось? – ухмыляюсь я. – С утра была длинная очередь на «Stairmaster»?

– А кто сказал, что что-то случилось? – Он сопит и листает «Financial Times».

– Слушай, – говорю я ему, наклоняясь поближе, – я уже извинился, что наорал на тебя тогда из-за пиццы в «Пастелях».

– А кто сказал, что дело в этом? – говорит он напряженно.

– Я думал, мы все уже выяснили, – шепчу я, кладя руку на ручку его кресла и улыбаясь Томпсону. – Я искренне сожалею, что отозвался о пицце в «Пастелях» в таком оскорбительном тоне. Я искренне сожалею и приношу свои извинения. Теперь ты доволен?

– Кто сказал, что дело в этом? – повторяет он.

– Тогда в чем дело, Макдермотт? – шепчу я и вдруг замечаю у себя за спиной какое-то движение. Я считаю до трех и резко оборачиваюсь.