Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 - [36]

Это заявление Колчака считалось «в высшей степени конфиденциальным, поскольку другим союзникам он ничего подобного не сообщал».

Вышеупомянутое заявление Колчака было правдой, однако никак не всей правдой. Оно предназначалось специально для американцев и представляло собой типичное заявление находившихся в Сибири монархистов. Подобные заявления делались для удовлетворения любопытства правительств, заинтересованных в ситуации на Дальнем Востоке.

В связи с либеральным заявлением, сделанным Колчаком мистеру Шарки из Ассошиэйтед Пресс и генеральному консулу США Харрису, мистер Фишер в своей книге «Советы и международные дела» утверждает, что в секретных архивах колчаковского министра иностранных дел обнаружена телеграмма от финансового агента Временного российского правительства в Вашингтоне господина Угета, где сказано, «что Верховный правитель заявляет о своей либеральной политике с целью расположить к себе общественное мнение Соединенных Штатов».

В своих докладах и телеграммах я обращал внимание на жестокости по отношению к людям не только со стороны войск Семенова и Калмыкова, но и со стороны войск Колчака, находившихся под непосредственным командованием Иванова-Ринова. За его частями случаи нападений и грабежа числились почти в таком же количестве, как за отрядами Семенова и Калмыкова, хотя войска под командованием Иванова-Ринова и Хорвата не совершали такого количества убийств, как войска Калмыкова.

Иванов-Ринов и Хорват признавали власть Колчака, и он, если бы захотел, мог бы прекратить эксцессы со стороны белогвардейских войск. Но суть дела в том, что было бы неразумно ожидать, будто сложившаяся веками практика приверженцев самодержавия изменится в одночасье. Особенно с учетом того, что шанс предания гласности творимых ими жестокостей был очень мал. В своей решимости уничтожить большевизм союзники так глубоко увязли в сибирских делах, что если и могли, то лишь слабо возражали против эксцессов со стороны русских приверженцев самодержавия.

Что касается заявления, сделанного адмиралом Колчаком Вашингтону через генерального консула Харриса, то хорошо известно, что Харрису не нравились донесения военных, и он не только сыграл важную роль в том, что я получил из Вашингтона ту странную телеграмму, где говорилось, что правительство Соединенных Штатов желает получать информацию о положении дел в Сибири от Государственного департамента, но и сообщал, что армия в Сибири ведет политическую игру. Последующие события ясно показали, кто вел политическую игру, и это была не армия.

В декабре 1918 года адмирал Колчак издал приказ о мобилизации всех офицеров и солдат российской армии, в число которых попадали практически все русские призывного возраста. В связи с объявлением мобилизации я в своем докладе писал: «В некоторых кругах полагают, что вооружение такого большого количества людей представляет опасность, поскольку в тех местах, откуда набираются солдаты, народ в действительности выступает против самодержавной формы правления».

Своим приказом о мобилизации адмирал Колчак сделал большой шаг к краху своего режима.

Когда я только приехал в Сибирь, отовсюду звучали заявления о том, что русским из других частей Сибири необходимо оружие, чтобы сражаться с центральной властью, но крестьянам сказали, что теперь в Сибирь пришли союзники и русским больше не понадобится оружие для самозащиты. Большое количество оружия крестьяне возвращали добровольно, но в случае отказа по деревням рассылали казаков, которые забирали его силой. Если у крестьянина находили винтовку и патроны, это всегда означало для него страшное избиение кнутом, а зачастую и смерть. Таким обазом удалось забрать у крестьян почти все оружие, что позволило казачьим войскам с легкостью осуществлять свои безжалостные походы по Дальнему Востоку, сопровождавшиеся убийствами и грабежами.

Удивительно, что офицеры царской армии не понимали необходимости изменений в армейской практике царских времен, и зверства, совершавшиеся к востоку от озера Байкал, стали настолько массовыми, что ни один свободно мыслящий человек не мог усомниться в правдивости сообщений о многочисленных эксцессах. 24 января я писал военному министерству: «В настоящее время во Владивостоке проходит съезд выборных представителей земств из всех областей, примыкающих к озеру Байкал, из Иркутска, Семипалатинска. Кроме того, на этом съезде присутствуют представители дум».

Эти господа, вернее их весьма представительная делегация, приходили ко мне, и я был впечатлен их умом, информированностью и честностью.

Колчак отправил своему представителю во Владивостоке приказ «не допустить, чтобы на съезде затрагивались или обсуждались вопросы, касающиеся его власти, конституционных прав или политики». Съезд проходил в соответствии с законом, и вопросы, которые он собирался обсуждать, были опубликованы. Все заседания и обсуждения тоже были публичными. Можно ли было более ясно заявить представителям земств, законно избранных народом, что отныне верховная власть в Сибири будет не представительной, а автократической?

Вскоре стало очевидно, что заявление, сделанное Колчаком господину Шарки, предназначалось исключительно для внутреннего потребления в Соединенных Штатах. У всех возникал один вопрос: действительно ли Колчак сторонник определенных уступок, которых требовал народ, или в глубине души он монархист? По моему мнению, в том, что касается угнетения и подавления огромного большинства русского народа, он исповедовал те же идеи, что и монархисты. Он окружил себя сторонниками абсолютизма самого разного толка и таким образом делал вид, что не в состоянии действовать согласно своим личным убеждениям. Часто можно было услышать, что по своим взглядам он слишком либерален и, возможно, ему хотелось бы проявлять больший либерализм, однако я никогда не видел никаких признаков либерализма в его действиях по отношению к народу.