Американец - [27]

– Ну молодец, – усмехнулся Лео и издевательски зааплодировал. – Теперь ты точно подхватил какую-нибудь заразу, придурок. Держись от меня подальше, окей?

– Хватит! – вмешалась Катерина. – Не видишь, что ему плохо?

Мне действительно было плохо, и пока они препирались, я заплакал. Незадолго до этого в расфокусированном взгляде Американца мелькнуло подобие осмысленности. Вся та жестокость, которой я всегда завидовал и которой он пытался уязвить мир, теперь обернулась против меня. На этот раз миром был я.

Катерина пришла мне на помощь.

– Ты вел себя глупо, – мягко упрекнула она, гладя меня по голове. – Глупо и отважно, но в первую очередь глупо.

– Он знает? – взволнованно прошептал я.

Смутившись, она кивнула. Ее глаза ничего не выражали, она пробормотала что-то вроде:

– Мы могли быть вместе, все трое. Всегда.

Я потрясенно уставился на нее. Теперь стало ясно, что я потеряю и ее тоже.

– Ты ему все рассказала… – пробормотал я.

Удар был сокрушительный. Я кубарем свалился в воду, толком не успев понять, откуда он подоспел, – чувство было такое, будто на меня рухнула бетонная стена. Когда я вынырнул и открыл глаза, то увидел Лео, который плыл в мою сторону.

– Сукин сын! – заорал он. – Какой же ты сукин сын!

Американец вцепился мне в горло и стал топить. Высунувшись из воды по пояс, он выпрямился и надавил сильнее, я нырнул и хлебнул морской воды. Высвободиться было невозможно. Я не ощущал дна под ногами. Пользуясь своей выигрышной позицией, Лео бил меня куда придется. Через несколько секунд я уже до того наглотался воды, что саднило горло, крики Катерины стали отдаляться. Я утону, и никто меня не спасет. Я полностью в его власти. Мелькнула мысль, что я, вероятно, заслужил ту же смерть, что и мышь.

Вдруг ноги мои коснулись песчаного дна, я наконец ощутил опору. Нас прибило к скалистому берегу. Хотя Лео был гораздо сильнее, теперь я отвечал на удары. Мои кулаки хаотично рассекали воздух, зато его попадали точно в цель и молотили с поразительной настойчивостью.

– Человек-паук! – прохрипел я, уже готовый попрощаться с жизнью. – Это был он!

– О чем ты?

Мы замерли, глядя друг на друга и тяжело дыша. У меня голова шла кругом.

– Бомба в том поезде, – сказал я. – Это он ее заложил. Мне отец рассказал.

– Что ты несешь? Быть такого не может.

Происходящее казалось полным абсурдом. Скалы, мы двое, море, город вдалеке. Я чувствовал, как великолепный розовато-оранжевый закат призывает нас к себе. Я стянул футболку и бросил ее на камни. Катерина наблюдала за нами, не понимая, в чем дело. Она вдруг стала совсем чужой.

– Даниелино убил твой отец, – сказал я.

Потом, уже дома и гораздо позднее, я не раз вспоминал этот миг и поражался тому, что знал с самого начала: Даниелино Карапуз связал нас, он же нас и должен был разлучить. Когда Катерина появилась в наших жизнях, все резко обессмыслилось. Предательство, секс, гашиш. Мы заплутали в лабиринте без выхода. Я неплохо знал Американца и понимал, что, укажи я ему на закат, сумей я поделиться с ним красотой города, который он для меня открыл и который теперь звал нас к себе, все разногласия между нами тотчас рассеялись бы: Лео достал бы откуда-нибудь свою расческу, мы оделись бы и предоставили Катерину ее судьбе. Мы бы мчались вдвоем на мопеде, капитан и матрос, как в старые добрые времена.

Но я не смог. И виноват в этом только я.

Пока на лице Американца проступало осознание того страшного факта, что его судьба замешана на крови невинного человека, я подумал, что, в сущности, мне было наплевать на всю эту историю. И улыбнулся при мысли, что мой отец подумал бы точно так же, окажись он на моем месте.

Мне хватило пятнадцати лет, чтобы стать как он.

* * *

Понимание, что собственная семья, как и все другие, строится на общей вере во что-то, всегда приходит с запозданием. В моем случае это была вера в будущее. Разумеется, родители, сидя за столом, не возвещали о грядущих чудесах, но то, что человечество движется вперед, ощущалось всеми нами, витало в воздухе, даже звучало в телепередачах.

Вот уже более тридцати лет отношения моего отца с будущим протекали по руслу, крайними пределами которого были голод и мечта о благополучии – печальное дитя нищего детства, в шестидесятые годы нашедшее прибежище в незадачливой молодости. Муки голода поутихли, когда университетский студент получил постоянную работу, а с ней и веское доказательство возможности земного спасения. Банк Неаполя и Миланская биржа обогатили его, хоть и не сделали магнатом, но он получил гораздо больше, чем кто-либо другой, вылезший из той же грязи.

Так что единственной верой Эдуардо было будущее – его личная история о ежедневном труде и домашнем очаге как о защитном покрове, под которым таился сокровенный источник его желаний.

Но что это был за источник?

Если до 1994 года ответ не вызывал сомнений, то дальше царила непроглядная тьма.

В том году убытки составили свыше триллиона лир, в следующем – более трех триллионов. Менее чем за три года долг банка мог вырасти до шести триллионов лир. Масло в огонь жарких дискуссий с наибольшим рвением подливали политики. Возмущенные северяне, предполагаемые потомки кельтов, обрушились с критикой на паразитов у власти, фаворитизм, вечно нуждающийся в помощи Юг. Отчаянные попытки противостоять этой лавине не возымели успеха.