Американец - [14]

– Говорят, ты связался с бандой, – сказал отец, когда мы возвращались домой тем субботним вечером.

– С какой бандой?

– С Бандой покрышек. Слышал о такой?

– Нет, никогда.

Он покосился на меня, держа левую руку на руле и высунув локоть в окно. Я не отрывал взгляд от дороги – лоскутного одеяла из асфальта, на котором его «мерседес» нещадно трясло. Небо было серым, но безоблачным. Банда покрышек. Когда я расскажу Лео, он умрет со смеху.

– Ты точно ни при чем? – не отставал отец.

– Совершенно точно.

Обычно он любил поговорить, больше того – обожал, поэтому самым необычным в те субботние вечера было его молчание. Неважно, шел ли на улице дождь или светило солнце, грустил ли он или радовался, было ли в кошельке пусто или густо, подскочили ли его ценные бумаги в цене или упали до исторического минимума, в присутствии родителей и по дороге домой Эдуардо не произносил ни слова. Только им двоим, Джеппино и Амалии, было по силам заставить его замолчать, каждый раз они заманивали его в ловушку из болезненных воспоминаний о голоде и недугах, как два браконьера – редкую птицу.

– А у нас в районе поговаривают, что стайка мальчишек во главе с Американцем наловчилась протыкать шины по заказу Шестипалого, – продолжил он, выезжая на дорогу, огибающую аэропорт.

– Пап, честное слово. Я понятия об этом не имею. – Ты же знаешь, что нельзя врать отцу?

В последнее время он почти не занимался моим воспитанием. Разумеется, когда-то он наметил для меня основные ориентиры, дал рекомендации, проинструктировал, как следует себя вести, но этим его участие по большому счету и ограничилось.

Отец впервые назвал его Американцем. Подросткам крайне редко давали прозвища, только когда взрослые начинали воспринимать их всерьез. С недавних пор в нашем квартале взяли моду называть его именно так. «Ты вроде все тот же, но при этом в тебе появляется что-то новое, – как-то сказал мне Лео. – В наших краях без клички ты никто».

– Сынок. – Отец снова пошел в наступление. Похоже, он был в ярости. – Учти, я за свою жизнь успел наслушаться ложных клятв…

Было ясно, к чему он клонит: я должен перестать водиться с Лео. Отец боялся, что судьба моего друга, с самого его рождения предопределенная криминальной деятельностью Человека-паука, может оказаться заразной. Самым удивительным было то, что отец желал расстроить мою дружбу с Лео по тем же самым причинам, по которым я ею дорожил. Все полагали, что знают, каков на самом деле мой друг и к какой человеческой породе его следует относить, однако в действительности они не знали ровным счетом ничего ни о нем, ни обо мне. Они позабыли, каково это – чувствовать себя заблудшей душой, а ведь это и есть детство – сад, в котором легко потеряться и где никто тебя не найдет, и когда кажется, что надежды на спасение нет, из чахлых зарослей ежевики появляется незнакомец; он крутой и харизматичный, ему на роду написана трагическая судьба, но ты слишком молод, чтобы это понять, ты еще не знаешь, что друзей не выбирают, равно как и родителей или родной город. А для моего отца этот парень и его семья олицетворяли вчерашний день. Кому нужны истории о зове крови, чести и револьверах, когда можно сколотить состояние, просто позвонив по телефону?

– Ты знаешь, каково это – каждый день вставать ни свет ни заря и выходить из дома, не посрав? – спросил он меня. – И каково это – прийти на работу и знать, что следующие восемь часов придется пахать лишь для того, чтобы купить новую покрышку, потому что старую шайка лоботрясов пырнула перочинным ножиком?

Я еле удержался, чтобы не поправить его: ножи мы используем самые настоящие.

– Нет, ты не знаешь, – продолжил он. – Ничего ты не знаешь. Ты просто сопляк и шляешься с другими сопляками, по которым тюрьма плачет. – Он сорвался на крик. – Где ты прячешь деньги, полученные от шиномонтажника, а? – Он протянул руку и принялся обшаривать мои брюки. – Где они?

– Пап, хватит! – завопил я. Он отпустил меня, но «мерседес» повело на середину проезжей части. Если бы в ту секунду по встречной полосе ехала машина, мы отправились бы прямиком на небеса, но отец, к счастью, вывернул руль, подъехал к забору, за которым находился аэропорт, и затормозил.

Отсюда были видны готовые к взлету самолеты. Красные огоньки обозначали взлетную полосу, вдалеке со светящимися маячками стояли аэродромные сигнальщики в ярких жилетах. Смеркалось. Я повернулся к нему. Если бы он не дышал так тяжело, можно было подумать, что передо мной тот же кроткий мужчина, который совсем недавно брил своего старика отца.

– Помнишь мальчика из твоей школы, он еще все время возился с тряпичным пупсом?

– Даниелино Карапуз, – сказал я. – Конечно, я его помню.

– Он не переехал на север, как мы тебе рассказывали.

– Знаю, папа.

Он поднял на меня глаза.

– А ты знаешь, кто взорвал тот поезд? – спросил он. – Кто?

Я вздрогнул. Что-то подсказывало, что ответ мне не понравится.

Самолет проехал полосу до конца, почти до самой ограды, развернулся и остановился в ожидании сигнала. Через несколько секунд мотор взревел, и самолет начал набирать скорость. Еще несколько мгновений – и он был уже далеко.