Американец - [13]
Мгновение спустя Эдуардо ответил на звонок Паскуале из отдела ценных бумаг, и тот сообщил, что к ним поступило распоряжение о продаже личных акций генерального директора банка Фердинандо Вентрильи по прозвищу Король. Он продал принадлежавшие ему тринадцать тысяч акций «Аэриталии», возглавляемой его братом. Речь шла о корпорации, внушительным пакетом акций которой отец владел уже давным-давно.
Надо было продавать.
Он достиг вершины. Небесные тела дали ему шанс, и нельзя было позволить алчности ослепить себя. Если Король Фердинандо решил сразу избавиться от всего пакета акций, мог ли мой отец придумать лучшее решение? Он готов был поспорить, что в течение двадцати четырех часов котировки ценных бумаг обвалятся. Для Эдуардо не имело значения, что там произошло на самом деле и не обменялись ли братья секретными сведениями. Надо было живо избавляться от акций. Наступил лучший день в его жизни.
Он дал отмашку Паскуале, что пора продавать, и тот отправил телексом распоряжение банковскому агенту, находившемуся в биржевом зале миланского Палаццо Медзанотте. 16:39. Эдуардо только что заработал двести миллионов лир. И все благодаря телефонному звонку. Он вытащил чековую книжку и выписал чек на два миллиона самому лучшему своему компаньону – Паскуале, сыну мыловара с виа Дуомо, когда-то взявшего измором дона Джеппино и получившего стиральную машину, которую тот не мог себе позволить. А второй чек, на один миллион, предназначался коллеге из отдела ценных бумаг, попросившему в тот день отгул, – Паскуале всего-навсего подменял его. «Надо быть щедрыми, когда дело касается богини с завязанными глазами, – любил повторять Эдуардо. – Пусть она и не видит нас, но на хорошие манеры обращает внимание».
* * *
Однажды, уже после выхода Человека-паука из тюрьмы, отец предложил мне навестить дедушку с бабушкой. Я ничуть не удивился, потому что раз в месяц мы обязательно ездили к ним вдвоем, была у меня такая семейная обязанность.
Это всегда происходило субботним вечером. Отец забирал «мерседес» из автомойки, проезжал по огибающей аэропорт дороге и через несколько минут оказывался на окраине Казории, северного пригорода Неаполя, где прошли его холостяцкие годы и куда мои бабушка с дедушкой давным-давно переехали из печально известных желтых малоэтажек Форчеллы. Увядающая избыточность старого города с его перенаселенными вонючими закоулками сменялась иным увяданием, уже не таким жизнерадостным и многообразным, бедняцкого района на полпути между полями, засаженными кабачками, и дорожной развязкой.
Мне становилось дурно от одной мысли о том, что предстоит целовать впалые щеки деда, который из-за глаукомы ослеп на один глаз и давно перестал вставать с кровати. Но отступать было некуда. Я уже вырос, и теперь приходилось считаться с условностями: при встрече следовало звучно, чтобы все слышали, расцеловать дона Джеппино в обе щеки, пока он в ответ целует воздух своими холодными пересохшими тонкими губами.
Дверь открывала моя бабушка донна Амалия, насмешливо улыбалась, тащила меня на кухню и принималась жаловаться на сломавшийся телевизор и грабительские счета за телефон («Вот, посмотри», – говорила она, всучив мне бумажки), а отец тем временем закрывался в комнате деда и брил его.
Через пятнадцать минут дверь комнаты распахивалась, нестерпимый запах одеколона «Деним» тотчас разливался по всей квартире, и меня запускали в спальню. Я устраивался в кресле рядом с дедушкой (достаточно близко, чтобы казаться любящим внуком, но всегда чуть сбоку, чтобы не смотреть в мертвый глаз) и слушал его нудное бормотание, которое не прекращалось вот уже больше десяти лет и которое, к счастью, разбирал хотя бы мой отец, сидевший рядом с ним на кровати.
Я не понимал ни слова. Поскольку какая-то часть этого хрипа могла быть адресована мне, требовался синхронный перевод. Домашнее задание, любимые предметы, футбол. Отец в безличной форме озвучивал мне вопросы дона Джеппино, на которые я всегда отвечал с растерянностью в голосе (отвечал одновременно и больному деду, и ему, потому что некоторые из этих вопросов он сам мне никогда не задавал): домашние задания для мальчика моего возраста стоят на первом месте, любимые предметы – итальянский и футбол, хотя в последнее время мне больше нравится баскет. Баскетбол, дедушка.
Дон Джеппино смотрел на меня здоровым глазом, на лице – жуткая гримаса, которая когда-то давно, видимо, была улыбкой, – и наконец издавал несколько нечленораздельных звуков, однако отец не удосуживался их перевести. Может, то были ободряющие слова, приличествующие случаю комментарии или дедушкины советы. Откуда мне знать, ведь старик говорил на языке мертвых.
Наконец появлялась донна Амалия и избавляла меня от пытки: она приносила стакан шипучки (будучи почему-то уверенной в моей любви к этому напитку) с неизменным вишневым печеньем, которое специально для нас покупала накануне. Каждый раз мне приходилось сражаться своими хрупкими зубами с сухим комком из песочного теста, а бабушка все так же улыбалась, спрашивала, не хочу ли я еще стаканчик шипучки, и волей-неволей приходилось соглашаться, потому что иначе печенье было не проглотить.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.