Америка, Россия и Я - [8]

Шрифт
Интервал

Американские собаки тоже любимы своими владельцами — в ожерельях с жемчугами, в попонах из бархата, на сафьяновых поводках ходят… Собаки не равнодушны к встречам друг с другом, они приласкиваются, обнюхиваются, нежничают. Глаз не могла от них оторвать! И от стариков и старух, бродящих по парку и носящих с собой всё барахло, какое у них есть, в мешочках, маленьких колясках — бутылки, банки, тряпки, газеты. Всякий хлам и ветошь они печально складывают к себе, вслух бормоча сами с собой: или не нашли лучших собеседников, или не ожидают ни от кого ничего услышать интересного, или, желая быть обязанными только самим себе, сошли с ума?

Ни с того ни с сего, посредине парка стоит гигантский итальянский замок, вывезенный каким‑то богачом как призрак померкнувшего величия итальянской архитектуры или как укор нью–йоркским строениям с неприглядной наружностью? Так и не поняла.

Недалеко от замка — групповая скульптура героев книги про Алису в Стране Чудес в бронзовом исполнении, вместе с Автором, Зайцем, Алисой, Улыбкой от кота и Зазеркальем. Дети могут лазить по героям, фотографироваться с Кроликом, с Алисой, с Улыбкой, с Грибами и с Зазеркальем. Не оторвать от Зазеркалья. Один даже описался.

Двадцать четыре часа в сутки — бесчисленные представления на Бродвее, двадцать четыре часа работают магазины, и вы можете купить всё — от селёдки до конституции. Двадцать четыре часа ошеломляющего Нью–Йорка.

И вдруг… взглянул на нас просяще и величественно готический храм, с кружевным шпилем, со сводами, тянущимися в вышину, зажатый между домом с рекламой башмаков и подмёток фирмы «Good Year» и другим домом без реклам с небольшим садиком на крыше.

— Мама, давай зайдём и скажем Богу спасибо, что я родился! — сказал Даничка.

С усилием я открыла тяжёлую дверь с узорами, и мы оказались внутри громадного храма, полутёмного оттого, что свет, проникающий внутрь, преломлялся через витражи — стеклянные картины, вставленные в огромные окна с христианскими и библейскими сюжетами. Икон в храме не было, на месте иконостаса висел крест и стояла кафедра. На всём пространстве храма были ряды стульев с лежащими на них молитвенниками. Мы постояли в молчании. Подняв глаза кверху, увидела как теряются в высоте стрельчатые своды. Никого в храме не было — кроме нас и тишины. Мы поблагодарили кого надо за посланного Даничку, за то… за то, за то, за то, что приняла нас Америка… и опять пошли ходить — и по улицам, и под улицами.

Под землёй города Нью–Йорка всё пространство разрыто подземными ходами-туннелями, дышащими через дырки–отверстия, так поразившие меня при приезде, с выходящими из них белыми струями, как из ноздрей Дантова Люцифера, сидящего в ледяном ядре центра Земли. По этим подземным ходам носятся поезда, ошеломляющие своими звуками, громыхающие, грохочущие, скребышащие. Они перевозят людей с места на место. Мрамором и яшмой эти ходы не украшены, скульптурами не уставлены, колоннами не увешаны: неприкрытая чёрная земля с ржавыми конструкциями является их главным украшением. Нет великолепных пышных подземных дворцов наших двух столиц.

Будущие археологи, сравнивая цивилизации, придут к убеждению, что под Нью–Йорком жили пещерные варвары безо всяких художественных инстинктов, а под русскими развалинами обитали племена, с варварским великодушием и вкусом отделывающие свои ходы, — дикари–эстеты, зарывающие красивое в землю.

Вагоны и сверху, и внутри, и снизу, и с боков расписаны всякими надписями, наверно сквернословными, но я не поняла и залюбовалась их живописностью. Отдельные личности под землёй чувствуют себя вполне комфортабельно, присматриваются. Один разложил на помойном устройстве белую салфетку с бутербродами и яблоком, спокойно и величественно приступил к обеду, будто он в ресторане «Герб Британии». Другой лежит — отдыхает на скамейке, положив под голову куртку, а третий, выглядевший как наш научный работник, роется в мусорной бочке, — интересно: что он там ищет? Я несколько секунд наблюдаю: он отыскал кем‑то положенную туда газету, вынул и стал читать с непоменявшимся видом. Возможно, миллионер экономил?

Мы тоже не без удовольствия заглядывали на помойки, экономя то, чего у нас не было, и мой интерес к роющемуся в мусоре мужику был отчасти и профессиональный.

Слышали ли вы что‑нибудь о нью–йоркских помойках?! Я понятия не имела в России о столь занимательном и захватывающем занятии — находить что‑нибудь на помойке. Оказывается, в Америке мусор выносится из дому прямо на улицу, все ненужные вещи выставляются в определённый день на тротуар — на панель. Часть мусора — в чёрных мешках, закрытая, неинтересная, а часть — в коробках: газеты отдельно, а ненужный хлам — мебель, матрасы, диваны, ковры, холодильники — просто так ставятся рядом, — сокровища для вновь приехавших! Что можно найти там? В музее не отыщешь! Один столик до сих пор составляет гордость и украшение моего дома (попросите показать) — столик, инкрустированный лапис-лазурью на мраморе, с выгнутыми ножками — ампир Людовика XIV!

Один человек, приехавший с нами, реставратор из Третьяковской галереи, натаскал такого с улиц Нью–Йорка, подчистил, подрисовал, подбил, подправил, что сотрудники «Толстовского фонда», посетив его квартиру, немедленно решили, что он должен помогать бедным, и лишили его своей поддержки. — Золотые руки.


Еще от автора Диана Федоровна Виньковецкая
По ту сторону воспитания

«По ту сторону воспитания» — смешные и грустные рассказы о взаимодействии родителей и детей. Как часто родителям приходится учиться у детей, в «пограничных ситуациях» быстро изменяющегося мира, когда дети адаптируются быстрее родителей. Читатели посмеются, погрустят и поразмышляют над труднейшей проблемой «отцы и дети». .


Мой свёкр Арон Виньковеций

Мой свёкр Арон Виньковеций — Главный конструктор ленинградского завода "Марти", автор двух книг о строительстве кораблей и пятитомника еврейских песен, изданных в Иерусалимском Университете. Знаток Библейского иврита, которому в Советском Союзе обучал "самолётчиков"; и "За сохранение иврита в трудных условиях" получил израильскую премию.  .


Ваш о. Александр

«Главное остается вечным под любым небом», — написал за девять дней до смерти своей корреспондентке в Америку отец Александр Мень. Что же это «главное»? Об этом — вся книга, которая лежит перед вами. Об этом — тот нескончаемый диалог, который ведет отец Александр со всеми нами по сей день, и само название книги напоминает нам об этом.Книга «Ваш отец Александр» построена (если можно так сказать о хронологически упорядоченной переписке) на диалоге противоположных стилей: автора и отца Меня. Его письма — коротки, афористичны.


Об одной беспредметной выставке

“Об одной беспредметной выставке” – эссе о времени, когда повсюду ещё звучал тон страха, но уже пробивались отдельные ростки самостоятельных суждений, как проводились выставки неконформистского искусства, как отдельные люди отстаивали независимость своих взглядов.


Единицы времени

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


На линии горизонта

“На линии горизонта” - литературные инсталляции, 7 рассказов на тему: такие же американцы люди как и мы? Ага-Дырь и Нью-Йорк – абсурдные сравнения мест, страстей, жизней. “Осколок страсти” – как бесконечный блеснувший осколочек от Вселенной любви. “Тушканчик” - о проблеске сознания у маленького существа.


Рекомендуем почитать
Чёрный аист

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.