Алладин и демоны глубин - [14]

Высокие ворота, украшенные рельефными изображениями прародительницы Игуаны, захлопнулись за замыкавшим отступление Карогом. Храм Матери-Игуаны превратился в неприступную крепость.

* * *

– Мы не можем уплыть, пока крепость не пала! – убеждал собравшихся товарищей Мубанга. – Единственная уцелевшая галера, принадлежащая Ухану, стоит на якоре под стенами. Нас засыплют стрелами, едва мы приблизимся к пристани.

– Давайте подождём, – предложил полинезиец, любовно поглаживая огромный лук. Он нашёл его среди конфискованного у пленников оружия. – Через неделю-другую в крепости начнётся голод, а Ухан любит вкусно поесть. Тиссы сами распахнут перед нами двери.

– Через неделю-другую к стенам крепости соберутся воины всех ветвей острова, – хмуро сказал Клато. – Видите дымы от костров, которые поднимаются над мраморными колоннами? Это сигналы. Ухан объявил нас мятежниками. Он призывает все отряды немедленно встать на защиту Матери-Игуаны. У нас в запасе не больше нескольких часов.

– Ну так умрём в сражении! – поднял лук полинезиец. – Мы ещё посмотрим, какого цвета у них кровь...

– Если бы... – опустил голову Мубанга. – Тиссы возьмут пращи и забросают нас глиняными ядрами, начинёнными пудрой сахарных орехов. Один вдох, и ты моментально забудешься в сладостном сне, а проснёшься уже на жертвенном камне. Так что неизвестно, кто на чью кровь будет смотреть.

– Нужно идти на приступ! – твёрдо сказал Алладин.

Юноша обвёл взглядом своих соратников. После сражения с тиссами в живых осталось не больше восьмидесяти человек, из которых только половина была вооружена копьями и мечами, а лук был только у полинезийца Оаху. Пройдёт совсем немного времени, и тысячи островитян засыплют их облаком сахарной пудры и поволокут, беспомощных, одурманенных, к ногам Верховного жреца.

Мубанга, гневно сверкая чёрными глазами, кричал, что солнце уже в зените и, если сейчас не пойти на приступ, будет поздно.

Притихшие мятежники задумчиво смотрели на высокие каменные стены, на котлы с кипящим пальмовым маслом, на мелькающие среди зубцов фигуры стражников, на тяжёлые ворота... Брать приступом эту твердыню было равнозначно самоубийству. Но гибель грозила отовсюду. Можно ли из двух смертей выбрать лучшую?

Старик в парчовых лохмотьях вдруг всхлипнул и припал к кожаному мешку с вином. Он жадно пил, вбирая в себя, буквально заглатывая молодое вино. Оно выплёскивалось, ручьями текло по седой бороде, а собравшиеся заворожённо смотрели, как судорожно ходит на худой, жилистой шее острый кадык.

Старик отбросил опустевший мешок, оглядел молчаливых товарищей и резко, хрипло засмеялся.

– Я готов идти на приступ! – сказал он, глядя на Алладина мутными, невидящими глазами.

– Старикан набрался, – укоризненно сказал Ямамото. – Смотрит, как одноглазый Му.

– Да, действительно, – кивнул Алладин. – А ведь это мысль! – Юноша лихорадочно заметался из стороны в сторону. – Где одноглазый Му? Отыщите его! Это наша единственная надежда на спасение!

К счастью, стражник не пострадал в сражении. Индиец Радж отыскал его под обломками кухни. Стражник по-прежнему был под гипнозом.

– Ведёт ли к храму Матери-Игуаны какой-нибудь подземный ход? – спросил Алладин.

– Такой ход есть, – безразлично ответил стражник.

– Веди нас туда!

Стражник повернулся к ним. Его единственный глаз, ко всеобщему удивлению, был закрыт. Затем он молча повёл бывших пленников в заросли.

* * *

Каменная лестница широкой спиралью поднималась всё выше и выше. Стены сдвинулись. В них были выдолблены узкие, в ширину ладони, окна. Сквозь прорези слышался отдалённый людской гул.

– Вероятно, тиссы столпились вокруг храмовой пирамиды, чтобы послушать наставления Верховного жреца, – предположил Алладин.

– Вокруг пирамиды собираются только тогда, когда приносят жертвы, – мрачно сказал Клато. – Какому-то бедолаге сильно не повезло...

Стёртые ступени были усыпаны мусором, скопившимся за годы гражданской войны. Короли были перебиты, а Верховный жрец, похоже, не догадывался о существовании тайного хода.

Повстанцы двигались бесшумно. Звуки шагов заглушал густой слой пыли. Он был похож на серый, изрядно потёртый парадный ковёр, который султан Багдада расстилал на дворцовой лестнице перед приездом захудалых вали из далёких провинций. Пыльный ворс облаком поднимался под босыми ногами мятежников, и тогда сквозь него проглядывал чёрный, грубо обработанный камень ступеней.

Лестница закончилась. Одноглазый Му указал рукой на потолок, затем на хвост бронзового изображения игуаны и замер. Алладин привычно взгромоздился на плечи Мубанги и на несколько мгновений приник к монолитной плите, прислушиваясь к доносившимся из-за неё звукам. Потом дёрнул изваяние за хвост.

Каменная плита скользнула в сторону. Мубанга подбросил юношу вверх, и тот очутился на широкой площадке. Алладин шагнул вперёд и остановился в замешательстве, щурясь от яркого света. Он находился на вершине храмовой пирамиды.

Взгляд его заскользил по отполированным золотым пластинам, которыми была выложена площадка, и остановился на жертвенном камне. Вокруг неё с торжественным выражением на разукрашенных лицах выстроились служители. Появление Алладина было для них полной неожиданностью.