Алиби - [60]

hei di del ha ha ha ha.

Отвлекшись от веселых, поющих людей, Андрей посмотрел на часы.

Прогулка длилась уже четыре часа, отметил он, потом посмотрел на человека в коротких штанишках и в шляпе с пером, сидевшего напротив. Теперь он нашел его даже симпатичней зеленого Арбуза. В следующую минуту Андрей повернул голову правее, и в полуоткрытой двери подсобного помещения увидел Чистилина. Он и сам не знал, как, в какую минуту он понял это. То ли это было просто воспоминание, в котором была дорога между болотом и озером, где остался Чистилин. То ли это было вдруг пришедшее озарение, когда живо и ясно предстает то, что утрачено, когда видишь, чувствуешь не только знакомую мочку уха, слышишь не только дыхание, но, кажется, и то, что предстоит услышать в следующую минуту. Андрей закрыл глаза. Через минуту снова посмотрел на дверь, ведущую в боковую комнату, где только что стоял Чистилин. Чистилина не было. Оттуда, из вдруг открывшейся двери, вышла молоденькая девушка в яркой, полосатой юбке и белой, с прошивом, блузке, и направилась в противоположную сторону, к другому концу столов Проводив девушку взглядом, Андрей теперь не поворачивался в сторону двери. Но память и сознание сохранило то, что он видел минуту или две назад – высокий, худой человек, с полотенцем на шее, ниспадающим на белую форменную куртку. А прямой, длинный нос, который зрительно всегда делал его еще худее, чем он был на самом деле, никаких сомнений не оставлял. Это был он, его фронтовой товарищ, которого он, тяжело раненный, потерял на дороге между болотом и озером.

– Вы знакомы? – тихо спросил Берндт, от которого не ускользнуло, что Чистилин выходил в зал, и Андрей его видел.

– Кажется, да, – отозвался Андрей. – Это и есть ваш протеже? – спросил он Берндта.

Берндт молча кивнул.

– Хотите поговорить с ним? – спросил он через минуту, и, не дожидаясь ответа, поднялся и, приобняв Андрея за плечи, слегка подталкивая его вперед, направился в сторону боковой двери.

Комната была довольно большая. Длинный ряд водопроводных кранов вдоль стены, справа, длинная мойка, разделенная на отдельные ванны, белого кафеля стол, на котором стояли уже чистые пивные кружки, и сама атмосфера воды и пара сразу же предполагали подсобное помещение для мытья посуды.

Андрей взглянул на кафельный стол. Вообще говоря, это был даже не стол, это была громадная кафельная тумба в самом центре помещения, на которой стояли чистые кружки. Кружки были массивные, с толстыми ручками, большей частью белого стекла, но кое-где виднелись и желтого и даже синего. И желтые капли воды на них, в электрическом свете, напоминали пиво. Размышляя о том, на какое пиво эти капли были похожи – светлое или темное – Андрей увидел Чистилина.

Да, это был он, прапорщик Чистилин. младший офицер их седьмой роты, с которым, спасаясь от шквального огня, они бежали через болота.

– Узнаешь? – спросил Андрей, и что-то в нем замерло, боясь шевельнуться.

– Ты? – громко спросил Чистилин и примолк, указав глазами на дверь, которая только что закрылась за Берндтом.

– Давно здесь? – шепотом спросил Андрей.

– С полгода. Спасибо ему, – опять указал он глазами на дверь, где только что был Берндт. – Я вижу, вы тоже знакомы, – как-то без вопроса, с пониманием сказал Чистилин. – Сейчас здесь много наших, – продолжал он. – Бегут. Но ловят. И – обратно в лагерь. А мне вот повезло, – на мгновенье умолк о, – Дают немного денег за мытье. Есть койка на чердаке у Берндта. Иногда и подкормлюсь здесь. Даст Бог, вернемся, – заключил он. – Ты-то как?

– Ну, тогда долго высматривал тебя на дороге. Не нашел. Потом немцы прорвались, пошли в сторону болота. – Ты их видел?

– Видел. Они меня чуть не пристрелили. Но обошлось. В плен взяли.

Андрей с пониманием кивнул.

– А потом все куда-то исчезло, – продолжал рассказывать Андрей. – Очнулся в доме у Томаса. Это – брат Берндта. Ну, вобщем – ранение. Плечо. Бедро, – рассказывал Андрей. – С тех пор не хожу. Сегодня вот первый раз вывезли на прогулку, улыбнулся он. – Доктор говорит «остеомиелит». Заживет, но нескоро. А то б давно сбежал, – умолк он.

– Ты особенно не торопись, – отозвался Чистилин. – Идти неблизко. Надо все предусмотреть, чтоб наверняка. Поймают, бить будут. Это на кого нападешь. Иногда, бывает, не бьют. Немцы, они ведь тоже разные. Как и все люди. Но надо наверняка, – помолчал Чистилин. Обстановку на фронте знаешь? – вдруг спросил он.

– Кое-что знаю. Из газет, – отозвался Андрей. – Ну, мы-то в лагере побольше слышали. Да и теперь тоже кое-кого вижу. Помнишь, Хорькова, из третьего дивизиона? Так тот здесь даже женился. Её родители все устроили, – помолчал Чистилин.

– Вобщем, такого позора наша Армия и наше Государство еще не видели, – договорил он. – И это понимают все.

Андрей молчал. Он не стал спрашивать, что именно Чистилин назвал позором – неудачи в военных действиях или то, что Хорьков женился. Но, как ему казалось, он понял все правильно. Теперь он смотрел на Чистилина, узнавая и не узнавая его. Куда делся по-мальчишески сложенный, белоголовый юноша с мягким, почти застенчивым, взглядом, с тихим голосом и безукоризненной выправкой. Перед ним стоял уставший человек с заостренными чертами лица, умным, внимательным, взглядом, который будто не торопился менять свое направление, и раньше, чем сделать это, думал о чем-то своем или обо всем сразу. А две уже наметившиеся морщины на лбу заставляли Андрея смотреть на своего фронтового товарища с какимто вдруг остро возникшим уважением.