Александр Невский - [157]

А Неврюй спешил к Переяславлю, брать на щит его, а князя в полон.

XX ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР ЯРОСЛАВИЧ

О Неврюевой рати Александр узнал на обратном пути из Каракорума, когда заехал в Сарай и попал в гости к Сартаку. Тот, попивая вино из кубка серебряного, сообщил:

— Ну что ж, Александр, теперь перечить тебе на Руси никто не будет.

— Дай-то бог, дай-то бог, — отвечал князь, полагая, что Сартак говорит о его высоком назначении.

— Да, не бог дай, — засмеялся Сартак. — Вон Неврюй на Руси потрудился.

— Как? — насторожился Александр, почувствовав неладное.

— Как обычно. Ратью. Что глядишь на меня так, князь? Не ты ль жаловался хану, что братья тебя не слушают?

— Ну говорил, но я же не думал, что…

— Ты не думал, хан за тебя подумал, Александр. Надо заставить младших уважать старших. Верно?

— Верно. Но где они?

— Должны были здесь быть. Но они с поля брани бежали, как зайцы от беркута, так что Неврюй не смог догнать их.

«Слава богу, живы», — подумал Александр, стараясь не замечать насмешливого тона в рассказе ханского сына.

— А князь Ярослав даже жену с детьми бросил в Переяславле, — продолжал Сартак. — Ай-ай, как нехорошо. Теперь без жены, без детей остался.

— А где они?

— Жена погибла при взятии Переяславля. Сам понимаешь, в бою не спрашивают, княгиня ты или кто другая. А сыновья живы, у Неврюя они в пленниках. Может, выкупить хочешь?

— Выкуплю обязательно, если Неврюй божескую цену назначит.

— Ха-х, — усмехнулся Сартак, — княжий корень много дороже ценится. Верно? Но раз наш мирник и мой друг, то я скажу Неврюю, чтоб не дорожился.

Неврюй «не дорожился», назначив за княжичей Михаила и Святослава по сто гривен за каждого — и это при цене восемь-десять гривен за взрослого здорового раба.

Мальчики, хотя и содержались «по-княжески», были худы и грязны. Смотрели испуганно, затравленно.

Александр хотел погладить Михаила, но тот втянул голову в плечи под его рукой. «Били, — подумал с горечью князь. — С чего теперь у них княжей гордости взяться?»

— Ну что, сыновцы, поедем домой? — спросил он.

Мальчики промолчали, только старший Святослав неопределенно кивнул головой.

Удалось Александру выкупить и городника[109] переяславского Елизара — не жалости ради (всех не пережалеешь), но для пользы грядущей. Много строить теперь предстояло в Переяславле, и золотые руки Елизаровы ох как пригодятся.

Именно Елизар и рассказал ему в пути, как пал Переяславль и что створили с ним татары.

— Сожгли весь город дотла. Церкви лишь не тронули, стариков всех иссекли, корысти, мол, с них никакой.

— А как убили княгиню, знаешь?

— Сам не видел, но в полоне сказывали, что-де сама, взбежав на стену, вниз на камни бросилась. Разбилась, сердешная.

— А князь Ярослав?

— Князь Ярослав ратоборствовал.

— Погиб?

— Не знаю, Ярославич. Не видел, не слышал о смерти его. Сказывали, татаре сокрушались, что не взяли его руками.

«Значит, жив где-то, горе-вояка, — подумал князь, — если ни татары, ни русские не видели убитым. Но славы себе худой добыл, эвон — «как заяц от беркута», в посмешище угодил. Ежели и теперь не станут слушаться, плетью буду учить. Плетью обоих дураков!»

Временами Александра брало отчаянье: как такой простой истины не могут уразуметь князья русские и даже братья его родные, что нынче меч на татар подымать — на гибель всю Русь обрекать?

Может, теперь поумнели. Неврюева рать в науку пошла. Дай-то бог.

Ехали из Сарая через Рязанщину, через земли, начисто опустошенные татарами, лишь воронье, зажиревшее на мертвечине, густыми ленивыми стаями кружило над полями, грая жутко и уныло.

«Ах, Русь, Русь, до чего дожила ты, что в грядущем уготовано тебе? Неужто так и расклюют, растащат тебя стервятники по своим притонам? Развеют пепелища ветры буйные, замоют следы дожди косые, унесут в реки глубокие, в моря широкие. Неужто и сгинешь так бесследно, беспамятно? Слышь, Русь, неужто?»

Молчала притихшая, растоптанная Русь, только вороны граяли.

Верст за тридцать до Владимира послал вперед Александр Светозара, дабы предупредить митрополита о своем приезде. Зная, что церковному клиру время нужно к встрече приготовиться, назначил въезд свой назавтра к обеду.

Пусть готовятся. Не купец и даже не боярин знатный едет, а великий князь. И не мимоходом, а на стол великокняжий садиться. Пусть и встречают согласно чину и чести. От этого, от начала самого, и должна пойти вера народа не только в величие, но и в силу своего заступника.

Если, как сказывали в Орде, митрополит уберег от потока город стольный, то встречу великого князя сообразит как надо устроить.

Гудели колокола владимирских церквей, блестели хоругви, шитые золотом, оклады икон, и даже, кажется, сам день, выдавшийся ясным и светлым, радовался возвращению великого князя из Орды.

Едва ль не все владимирцы сбежались на славное зрелище — въезд Александра Яросдавича в свой город. Шумели, махали шапками, кричали ему приветно: «Здравствуй, князь! Здравствуй, Ярославич!»

На площади перед собором встретил его сам митрополит со всем клиром. Александр слез с коня, подошел к митрополиту, поцеловал руку владыки, попросил благословения. И Кирилл, ликуя, возгласил:

— Благословляю тя, сын мой. С благополучным прибытием к отнему столу. Вокняжься над стадом своим и правь им по праву и совести, блюди, сколь можешь, его и борони от всяческих напастей и кривды богомерзкой. Великий стол ждет длани твоей твердой и мудрой, Александр Ярославич. Садись и властвуй.