Александр Невский - [155]

— Ты возжег огонь сей, Андрей Ярославич, ты и туши его, если сможешь.

— То возжег твой Александр, — отвечал дерзко Андрей. — Он к татарам уехал, он и напустил их на нас.

— Наперво, Александр не мой — твой брат, а другое… не он ли предупреждал тебя не гневить Орду? Прогневил — сам и отвечай. И не здесь, в городе, ступай ратоборствуй в чисто поле. Там копья ломай.

— Так, значит, ты Орде предаешься, владыка, — не унимался Андрей.

— Цыц! — стукнул в пол посохом Кирилл. — Как ты смеешь так дерзить мне! Я в твоей власти дня не был и в татарской не буду, я лишь богу слуга. Слышишь ты, ратоборец гороховый?!

Такого оскорбления великий князь не мог вынести, он быстро вышел, громко хлопнув дверью.

— Щенок, — проворчал митрополит. — Горазд кулаками махать, а как до дела — в порты наложил.

Медлить было нельзя. Андрей и без митрополита понимал, что за город драться бесполезно. Он стал бы для дружины не защитой — ловушкой.

Дабы развязать себе руки, великий князь отправил молодую жену в Тверь: там переждешь рать. А в Переяславль отрядил гонца к Ярославу с просьбой немедленно идти к нему на помощь с дружиной. Ярослав в помощи отказал, передав с гонцом, что «каждый сам должен боронить свою отчину».

— Скотина! — вскричал Андрей, совершенно не стесняясь присутствием мизинного человека. — Свинья, а не князь!

Срам отцов не пошел на пользу наследникам — старое повторялось сызнова.

Одной дружины для встречи татар было мало, князь спешно стал собирать ратников из смердов и ремесленников, вооружая их кое-как — кого копьем, кого луком, кого мечом, а иных рожнами[108] и косами.

Великий князь был молод, зелен, суетлив, все это не внушало доверия и надежды на победу, и ратники потихоньку разбегались.

— Трусы-ы! Трусы несчастные! — орал Андрей перед оставшимися, настраивая их этим отнюдь не на боевой лад. — Кого поймаю, повешу. Слышите? Повешу!

Угрозы не помогали, ратники по ночам разбегались. Спасибо, хоть оружие с собой не утаскивали, оставляли князю: воюй, мол.

— Скорей выводи войско в поле, — советовали бояре. — Там перестанут разбегаться, волков побоятся.

Уходил полк Андрея через Волжские ворота, через Клязьму, туда, на полудень, откуда татары ожидались. Сам великий князь гордо ехал впереди под прапором, дружина, следовавшая за ним, пела лихо с присвистом:

У поганых очи узки,

У поганых ус не вьется…

Но несмотря на песню забавную, срамившую супротивника, Андрей понимал, что к рати он по-настоящему не готов, что ратники его, собранные с бору по сосенке, от кустов шарахаются, а от татар и подавно побегут. Отчего бы это?

— А оттого, — тихонько пояснял ему Зосима, — что, почитай, все они пережили ту рать татарскую. Не забыли. Помнят.

На третий день уже после обеда увидали наконец татарский конный отряд. Он был не столь велик, и Андрей, недолго думая, скомандовал:

— За мной, соколы-ы-ы! — И пустил коня в слань.

Татары, увидев русскую дружину, несшуюся с возвышенности на них, поворотили коней и кинулись наутек. Но где там, им надо было скакать вверх на увал, разгона скоро не наберешь, а русские, скатившись с противоположного склона, быстро настигали убегающих.

И начали рубить и колоть, тем более что со спины воин, как правило, плохо защищен. И даже князь Андрей, дотоле пробовавший меч лишь на лозе да молодых березках, сбил какого-то татарина, ударив мечом по голове. Убил, нет ли, не видел, но хорошо запомнил, как кувыркнулся тот с коня на землю.

Отряд татарский рассеяли быстро, версты три гнали еще убегавших, потом отстали: ну их.

Возвращались возбужденные, наперебой делясь впечатлениями. Победа в короткой стычке оказалась легкой и дешевой, своих потеряли всего двух человек, зато татар набили десятка три, не менее.

«Ну вот, не хуже, чем у Александра на Неве получилось, — думал радостно Андрей. — Только он двадцать потерял, а я всего двух».

Пешие ратники, к которым воротилась дружина, встретили весть о победе над татарами сдержанно: мало ли, может, брешут милостники княжьи. Но потом, когда разложили костры и начали варить кашу, наслушавшись у огня хвастливых речей участников стычки, стали ратники веселеть: может, и впрямь татар бить очень даже сподручно. Надо только кричать погромче, дабы они с испугу спинами поворотились, а там и бить.

Андрей чувствовал себя героем, на Зосиму, проворчавшего, мол, не хвались, едучи на рать, — он цыкнул, велел помалкивать.

Кормилец молча изготовил великому князю ложе из седла и потника, но звать не стал: помалкивать так помалкивать. Небось спать захочет, сам догадается.

Андрей, возбужденный после стычки, долго не хотел ложиться, ходил меж кострами, прислушивался к разговорам, — они были веселы. Радовался: «Вот что значит хорошее начало. Теперь дело пойдет. Буду бить их по частям. Еще посмотрим, кто кого».

Увы, «кто кого» — стало ясно уже на следующее утро. Едва рассвело, Зосима растолкал великого князя:

— Ярославич! Ярославич, вставай. Глянь-ка.

Андрей глянул окрест, и сердце его, екнув, упало куда-то вниз. И спереди, и сзади, и с боков на увалах видны были татары, развевались их бунчуки из конских хвостов, тускло поблескивали панцири.

— Я же сказывал, я же чуял… — заныл было кормилец.