Александр Дейнека - [77]

Но вначале художник, как и все советские люди, стал свидетелем поражений «сталинских соколов», которые даже не успевали подняться со своих аэродромов. Видел, как немецкие танки стремительно приближались к Москве, занимая один за другим города европейской части СССР, в том числе и Минск, где они уничтожили одно из панно Дейнеки. В сентябре 1941 года советское руководство приняло решение эвакуировать Анну Ахматову, Михаила Зощенко и других писателей из осажденного Ленинграда в Среднюю Азию. Туда же отправляется и группа советских художников во главе с Владимиром Андреевичем Фаворским. Но Дейнека остается в Москве.

«Грянувшая война озарила повседневную реальность новым трагическим светом, разом изменила привычную обстановку труда и быта, создала жизненную ситуацию, исключительную по своему нравственному накалу и духовной значимости. Факт вероломного нападения на родную землю болью и гневом отозвался в сердце Дейнеки, заставил отложить в сторону замыслы и проекты мирной поры, целиком переключиться на темы, выдвинутые ходом стремительно разворачивающихся событий», — пишет биограф художника Владимир Сысоев[145].

Наверное, нет других таких картин в мировой живописи ХХ века, которые бы так точно и пронзительно выразили драматизм осады и ожесточенность сопротивления, неминуемую гибель агрессора, как «Окраина Москвы» и «Оборона Севастополя» Александра Дейнеки. В этот ряд можно поставить и картину «Сбитый ас». Репродукции этих картин можно увидеть едва ли не в каждой хрестоматии по истории России или искусства прошлого века. «Александр Дейнека, один из наиболее талантливых советских мастеров, создал во время войны свои лучшие реалистические вещи, — отмечал историк искусства Игорь Голомшток. — Фигура летчика с нераскрывшимся парашютом, стремительно низвергающегося на поставленные торчком рельсы, зловещие надолбы, преграждающие дорогу немецким танкам на окраинах опустевшей Москвы, и особенно трагическая героика „Обороны Севастополя“ — эти образы получили широкую популярность в те годы, еще не опьяненные сладким дурманом победы»[146].

Мария Чегодаева считала, что для Дейнеки «война явилась спасительным возвратом к самому себе: как ненужная шелуха, спал фальшивый вымученный „соцреализм“ „стахановцев“ и панно на ВСХВ и зазвучала напряженная суровая мелодия его раннего творчества — „Обороны Петрограда“, „Интервенции“, „Перед спуском в шахту“. О военных работах Дейнеки можно услышать суждения, что они, как и триптих П. Корина 1943 года „Александр Невский“, своей жестокой и жесткой экспрессией близки искусству фашистской Германии, составляют единый с ним „тоталитарный стиль“. Может быть, в этом есть доля правды: и творчество Дейнеки, и работы немецких художников 1930-х годов имели за плечами одни и те же истоки — немецкий экспрессионизм конца 1910-х — начала 1920-х годов. Но дальше и в главном их пути разошлись. Военные вещи Дейнеки — страшная бесчеловечность войны, смерть как судьба, как единственный возможный конец в рассказе о солдате — беспощадный приговор войне»[147].

В первые летние дни 1941 года Дейнека находился в Москве и работал над мозаиками для станции метро «Павелецкая», а также делал эскизы к своей знаменитой работе «Раздолье», которую он завершит ближе к окончанию войны — в 1944 году. За четыре дня до начала войны он участвует в заседании художественного совета Метростроя по обсуждению оформления станций метро «Павелецкая», «Семеновская» («Сталинская»), «Киевская», «ЗиС» («Автозаводская»). 22 июня 1941 года меняет жизнь всей страны и, конечно, Александра Дейнеки, который не уходит на фронт, а остается в тылу, как художник агитплаката. Видным деятелям искусства дали бронь — страна берегла свои таланты. Писатели, артисты, музыканты и художники должны были вдохновить людей на борьбу с врагом, запечатлеть подвиг народа, вступившего в битву с фашизмом. Из документов видно, что художественный фонд обеспечивает его лучшими материалами: ему поставляют карандаши «Кохинор» и самые лучшие голландские краски — всё это продукция оккупированных Германией стран, вывозимая оттуда буквально с риском для жизни.

В сентябре Дейнека жалуется в письме родственникам в Курске, что снова не удалось отдохнуть: «Днем работаешь, а ночью всякие налетики»[148]. Такое пренебрежительное высказывание о немецких налетах свидетельствует только об одном: Дейнека не боялся войны и продолжал работать, рисуя на обрывках бумаги, на пачках от папирос «Казбек». К тому же в письме в Курск есть приписка, сделанная рукой Серафимы, более содержательная и длинная, чем записка самого Сан Саныча; она свидетельствует о том, что, несмотря на отсутствие официальной регистрации брака, у них были вполне супружеские отношения, распространявшиеся на всю семью Дейнек. Вот это письмо с сохранением грамматики автора:

«Здравствуйте дорогие Марфа Никитична и Анна Александровна!

Петя (брат А. Дейнеки. — П. Ч.) едет в Курск и мы решили его немного обременить, послать вам продукты и некоторые из вещей, на всякий случай, пусть полежат у вас. Продукты такие: 2 кило муки, 2 кило риса, 1/2 кило грудинки, конфеты и печенье. К очень большому сожалению последнее время не продают сахар и поэтому послать его не могу. Хотя бегала долго в поисках, а на карточки дают его очень мало. Буквально ничего. Получили ли вы деньги, которые я давно послала (250 р), это кроме тех давних, о которых вы написали, что все в порядке. Я спрашиваю об этом потому, что на почту никак нельзя надеяться, посланы они 18 августа.