Александр Дейнека - [64]
Свои впечатления от заграничного турне Дейнека подытожил позже: «Во время поездки в США, Францию и Италию в 1935 году меня поразило огромное количество туристских плакатов, где за ваши деньги где-то вдали от Родины обещали вам покой и удовольствие и, как в плафонах XVIII века, на плакатах всё летело, спешило, призрачно улыбалось, не было образа, на котором можно было бы остановить взор. Вместо этого перед вами мелькали какие-то знаки, эмблемы, орнаменты цифр, улыбающиеся завитые девушки, и не было покоя метущейся душе человека двадцатого столетия, не было образа, но был призрачный маршрут к нему»[115]. Он всё время сетует на то, что новые технические и косметические достижения лишают художника реального представления об образе. И демонстрирует весьма недурное знание женской психологии: «Узбечка тщательно подбирает себе платье, чтобы не быть похожей на сестру, американка одевается точно так же как ее взрослая дочь, пряча возраст под косметикой, — это лишает художника реального представления об образе»[116].
Америка навсегда вошла в сознание Дейнеки и открылась советским людям благодаря его картинам во времена, когда не было ни телевидения, ни интернета, ни даже журнала «Америка». Художник со всей полнотой освоил данную ему возможность оказаться за океаном и создал широкое полотно американской жизни. Искусствовед Андрей Ковалев даже задавался вопросом: «Как могло получиться так, что в атмосфере всеобщей слежки и доносительства советский человек за границей смог вступить в столь близкий контакт с „буржуазными элементами“?»[117] Но понять это можно: для создания привлекательного образа СССР за рубежом туда нередко посылали не кондовых партаппаратчиков, а талантливых и обаятельных представителей интеллигенции, пускай и не слишком «правоверных». Можно вспомнить, что незадолго до этого, в 1930–1932 годах, в США долго жил и работал выдающийся (и тоже нередко критикуемый за формализм) кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, а из Франции буквально не вылезал знакомый со всей ее культурной элитой писатель Илья Эренбург. В этом смысле Дейнека, «элегантный и обходительный джентльмен», оказался очень нужным для власти, которая тратила огромные усилия для привлечения сердец западных интеллектуалов и поощрения мифа о светлой жизни Страны Советов и социализме с человеческим лицом.
В карьере художника и его возможностях путешествовать за границу сыграло свою роль и то, что Дейнека находился в близких отношениях с Серафимой Лычевой — дочерью высокопоставленного советского чиновника. Его переписка с Лычевой — словно ежедневные докладные записки о происходящем во время заокеанского путешествия. В Европе художник продолжает докладывать оставшейся в СССР Серафиме о своих впечатлениях о Риме и Париже. «Итальянские письма Дейнеки — длинные, подробные», — пишет Ирина Ненарокомова. Нельзя исключать, что письма эти также прочитывались и в спецслужбах. Эта многостраничная переписка стала уникальным памятником эпистолярного жанра и сохранила для потомков не только бытовую повседневность пребывания художника за рубежом, но и ценные сведения о его натуре, характере и привычках.
Кристина Киаэр пишет: «Письма Дейнеки, равно как и другие документы, связанные с его американским турне, свидетельствуют, что художник прибыл в США с уверенностью, что он осуществляет крайне важную миссию, представляя здесь новое величайшее явление — искусство и культуру социализма, и должен судить об американской культуре, исходя из своих критериев. Судя по всему, художнику было не важно, что он не говорит ни слова по-английски, да и за границей оказался впервые»[118].
Американские впечатления, несомненно, сильно повлияли на Дейнеку, заставив невольно сравнивать порядки в Советском Союзе с американскими. Как отмечает Кристина Киаэр, «уехал он, всё так же ощущая превосходство своей страны и ее искусства», но за время путешествия эти ощушения вполне могли измениться. Николай Фешин, перебравшийся в Америку, или друг Дейнеки по ОСТу Юрий Анненков, облюбовавший Францию и работавший там вполне успешно, могли бы стать для художника образцом для подражания, но не стали. В отличие от них Дейнека был не только истинно русским, но и истинно советским человеком, чей талант мог расцветать и утверждаться только в Советской России, где уже торжествовал социалистический реализм.
В 1935 году на собрании МОССХа после возвращения из США Дейнека хвалил искусство «нашей новой страны, наших новых людей», противопоставляя его «упадочному» западному искусству: «Когда я был и во Франции, и в Нью-Йорке, то я говорил, что наши художники ездят по стране, летают, пишут авиационную тематику… Это было для них просто удивлением, потому что ни один художник вне наших границ этими вопросами не занимается. Они всё еще продолжают писать натюрморты и портреты буржуазных дам. В этом отношении мы — пионеры, и в этом отношении у нас будут учиться»[119].
Дейнека не лукавил в угоду политической обстановке: он вполне искренне считал, что усвоенный им «самый передовой» стиль имеет большое будущее и что его ждут новые заказы и свершения. Тем не менее американский опыт обогатил Дейнеку, придал ему новые знания об устройстве мира, сделал его художником более стереоскопическим, отточил взгляд и метод. Впереди у него были лучшие годы и лучшие работы, которые обеспечат ему заметное место в искусстве ХХ века.
