Аламут - [99]

Его лицо было неподвижным, упрямым, но глаза выдавали его. О да, он желал ее. Он не мог оставить ее здесь так легко, как притворялся.

Она поцеловала его. Сначала легко, дразняще. Он было воспротивился, но потом в единый миг возбудился. Даже в гневе она рассмеялась, потому что он был великолепен, и ужасен, и принадлежал ей. Она приказала ему любить ее. Он был ее слуга: он повиновался.

После бури — спокойствие. Неусыпное напряжение, которое не отпускало Айдана, даже когда Джоанна была в саду, слегка ослабло. Она была столь же прекрасна, как всегда, лежа подле него, теплая и удовлетворенная. Лицо в свете лампы потеряло досадливое выражение, глаза были темными и мягкими, губы больше не сжимались в жесткую линию. Айдан поцеловал ее. Она запустила пальцы в его волосы и улыбнулась.

— Ты прекрасен, — сказала она.

— Я то же самое думаю о тебе.

Она слегка содрогнулась от удовольствия. Ее голос доставлял ей удовольствие, даже когда она не верила его словам.

— Неужели ты действительно не находишь, что на меня неприятно смотреть?

Он покачал головой меж ее ладонями.

— Мадам, вы даже не скромны. Вы слепы, упрямы и — да — прекрасны.

Она высвободила одну руку и провела по его лицу от виска до подбородка.

— Я вижу, — сказала она. — Ты по ту сторону своего лица. Тебя не волнует, как мы все некрасивы по сравнению с тобой.

Он заставил ее умолкнуть новым поцелуем.

— Значит, ты любишь только мое лицо. Если бы я был уродлив, ты не стала бы и смотреть на меня.

— Это неправда!

Он рассмеялся ее негодованию.

— Это именно то, что ты говоришь обо мне. Я не просто бездумная красота, ma dama.

— Конечно, нет. — Она свирепо посмотрела на него. Он улыбнулся в ответ. Она медленно уступила. — Ты знаешь, как ты выглядишь.

— Я вряд ли могу что-то с этим поделать. — Он не собирался задерживаться на этом. Он разгладил ее нахмуренные брови легкими пальцами, потом губами, и стал целовать ее лицо, вниз к подбородку, по изгибу шеи и плеча, вокруг полных грудей. Ее сердце билось легко и быстро под мягкой нежной кожей. Его сознание погрузилось в эту грудь, медленно растекаясь, пока он целовал ее тело, по складочкам живота к пупку, который поэты назвали бы драгоценностью в бокале. Он засмеялся этой мысли, легонько выдыхая воздух: его теплые порывы заставляли Джоанну вздрагивать от удовольствия. Ее бедра под его руками медленно раздвигались. Ягодицы переполняли его ладони теплой плотью. Он подбирался к потайным местам, их запах кружил голову, его сила текла в них и сквозь них, наполняя их. Но не его тело, нет еще. Ожидание делало все слаще. Его поцелуи кружили по гладкости кожи — ах, это чуждое искусство лезвия и удаляющей волоски пасты, но такое возбуждающее в своей чуждости. Его сознание прослеживало внутренние пути. Они были такими знакомыми, такими совершенно женскими.

Он остановился. Знакомыми. Несомненно. Но…

Ничего. Секундная растерянность. Крик ночной птицы в саду.

Это осталось. В знакомом росло что-то незнакомое.

Росло и возрастало.

Он лежал совершенно неподвижно. Огромная часть его "я", ведавшая глупостью, отрицала все, называла это обманом. Но тот кусочек сознания, который видел только правду, говорил, что это есть.

Джоанна пошевелилась, уловив что-то неправильное в его молчании.

— Что такое? Ты что-то услышал?

Его голова качнулась. Голова, лежащая на ее животе. Теперь, когда он осознавал это, оно словно пылало перед его мысленным взором: не просто мягкая кожа и обжигающее удовольствие, не дорожка к его собственному удовлетворению, не просто часть существа, которое звалось Джоанной, но чрево женщины.

И в чреве…

Он мог бы запеть от счастья. Он мог убить их обоих.

Нет, не обоих. Троих.

В этом не было сомнений. Ни в чем. То, что росло в ней, росло не более двух месяцев. Они покинули Иерусалим почти три месяца назад. У нее не было другого любовника, и она не хотела другого. И у нее не было сношений с ее мужем с тех пор, как родился ее ребенок.

Айдан поднял голову. Джоанна встретила его взгляд и поняла, что он узнал. Ее страх возрос, и это ударило его в самое сердце. То, что она может бояться его из-за того, что зачала. Как будто он сделал для этого меньше, чем она!

Она сочла гнев, вызванный ее глупостью, за гнев, вызванный ее состоянием. Она с силой отбросила его руками и криком.

— Да. Да, я беременна. Да, это все моя вина. Да, я не хотела говорить тебе!

Айдан поймал ее за руки и привлек к себе; он обнимал ее, хотя она сопротивлялась, гладил ее, пока она не сдалась, тяжело дыша и ненавидя его за то, что он настолько сильнее ее. За то, что он мужчина, и такой желанный. За то, что он сделал ей ребенка.

— Почему ты боялась сказать мне? — спросил он так мягко, как мог. — Он ведь и мой тоже.

— Именно поэтому.

Логика этих слов привела его в замешательство. Понимание ужаснуло его.

— Ты думала, что я разлюблю тебя? Ты думала, что я брошу тебя? — Он с силой встряхнул ее. — Кем ты меня считаешь?

— Мужчиной.

Он отпустил ее и встал. Если бы он не сделал этого, то совершил бы что-нибудь, о чем сразу пожалел бы. Потом быстрым шагом подошел к стене и прислонился к ней, впитывая ее прохладу. Его трясло.