Аламут - [100]

Айдан обернулся. Джоанна сидела, глядя на него большими глазами, сухими и горящими. Ее волосы разметались по ее плечам и груди. Одна грудь пряталась под их массой, другая стыдливо выглядывала наружу: белая грудь, розовый сосок, милый и сводящий с ума. Теперь, когда Айдан знал, он видел, как она расцвела — не как женщина, имеющая любовника, а как женщина, вынашивающая дитя.

— Я полагаю, — произнесла она, — что ты добр ко всем своим женщинам. И своим ублюдкам.

Айдан вздрогнул от яда в ее голосе.

— У меня их нет.

— Тех, о которых ты знаешь.

Он сжал кулаки.

— У меня их нет. И никогда не было. Я думал, что не могу иметь детей. Существуют разные пути, которыми утверждаются такие, как я, или как мой брат, и я никогда не был… силен… в этом.

— Оказался достаточно силен, — хмыкнула она.

— Но я не был! — Айдан едва успел обуздать себя, чтобы не кинуться куда-то в бешенстве. — Если бы я знал, что могу… если бы я думал, что…

— Ты отверг бы меня?

— Я был бы более осторожен.

Джоанна покачала головой.

— Тогда ты мудрее меня. Я даже никогда не думала.

— Я не могу понять, — промолвил он, — почему, вот так сразу, я оказался… оказался способен… — Он остановился. — Может быть… может быть, я просто был… как иногда подростки. Если они рано начинают. Могут любить, но не могут зачинать. А потом…

— Ты не кажешься мне подростком.

— Но я и не мужчина. — Он снова медленно произнес это: — Я не мужчина. Я не человек. Я даже не знаю, насколько иным я могу быть.

Руки Джоанны прижались к ее животу. Глаза ее были безумными.

— Тогда… он… или она… тоже…

В ней говорил не страх. Это была яростная, безумная радость. И это помимо его собственной воли бросило Айдана к ней. Но его руки не поднимались коснуться ее.

— Это так.

Он не хотел этого. Но это было правдой. И теперь его рука повиновалась его воле. Рука легла поверх ладоней Джоанны, там, где бился трепет жизни — жизни еще одного существа его племени.

Джоанна глубоко и медленно вздохнула. неожиданно, словно его прикосновение передало ей силу, она успокоилась и пришла в себя.

— Это все грозит осложнениями.

Айдан улыбнулся, пополам с болью.

— Какие осложнения? Я разделаюсь с Масиафом раньше, чем у тебя начнет расти живот. А потом мы уедем. Я заберу тебя с нашим ребенком туда, где мы будем в безопасности и под защитой. Я никогда не заберу его у тебя.

— Ты поклянешься в этом?

Конечно, она не верила ему. И у нее была причина. Но от этого ему было не менее больно.

— Клянусь.

Джоанна пристально разглядывала его исподлобья.

— Ранульф тоже так сказал. Что я смогу сохранить следующее дитя. Он мог даже говорить правду.

— Несомненно, так и было.

Ее губы покривились: скорее гримаса, чем улыбка. Она повернула ладони и схватила его за руки.

— Я хочу выносить это дитя, Айдан. Не сомневайся в этом. Чего бы это ни стоило мне, чем бы это для меня ни обернулось… я хочу этого.

— И ты думаешь, люблю ли я тебя.

— Я знаю это. Ты — словно брошенный вызов.

Теперь на сердце у нее было легче: свобода, радость, почти озорство, теперь, когда тот страх оказался глупостью. Она обняла Айдана и увлекла его на ложе, смеясь.

— О, мой господин! О, любовь моя!

Он наклонился поцеловать ее, смеясь вместе с ней негромким глубоким смехом.

— Ma dama, — сказал он.

23

Черный евнух был мертв. Он бросился на Марджану, и она ударила сильнее, чем хотела, сломав ему шею. Эта неудача была частью всего этого проклятого дня. Если бы он стоял спокойно, пока она творила заклинание, он уснул бы глубоким сном, но остался бы жив и здоров, лежал бы в уголке за беседкой, и ей не пришлось бы нести вину за лишнюю смерть.

Ее клятва была тяжелой, и достаточно тяжелой. Синан снова напомнил о ней, заставляя Марджану, почти угрожая ей. "Делай, как я приказываю, — сказал он ей, — и помни хорошо. Существуют клятвы более могущественные, чем та, которую ты приняла на себя, и связывающие сильнее, чем эта твоя почти свобода. У меня твое имя, заключенное в Соломонову Печать. Не вынуждай меня взывать к нему."

Марджана говорила себе, что ей все равно; что она сильнее, нежели его простая человеческая магия. Но душу ее сжимал страх. У него было ее имя, ее клятва и даже ее сущность, если он был так уверен. Он не проявит к ней ни жалости, ни милосердия.

Он пытался изображать и то, и другое. "Забери только эту последнюю жизнь, — говорил он с тем, что считал мягкостью. — Это только христианка, франкская женщина. А когда заберешь ее, возвращайся ко мне. Быть может, я смогу разрушить твои оковы."

Быть может. Губы Марджаны скривились. Она знала цену этому "быть может". Слишком близко к "никогда".

Тело евнуха было спрятано за беседкой. Со временем запах выдаст его, но тогда она будет уже далеко.

Когда Марджана появилась, франкская женщина была в саду. Теперь ее там не было. Ее запах вел не к дому, а от дома, к стене. Марджана вскинула брови. Итак: она решила бежать? Мудрая женщина. Как жаль, что ее охотница не была человеком и могла выследить человека по следам. И эта охотница, связанная цепью клятвы, не сможет дать жертве ускользнуть.

Запах рассеивался. Понадобилось время, чтобы уложить евнуха, а потом спрятать труп. Иблис ставил ей преграды — стайку болтающих женщин, потом собаку, рычавшую и лаявшую, пока Марджана не утихомирила ее с помощью своей силы, а потом дитя, играющее в мячик и палочку. Марджане не было приказано убивать никого из них, и она не собиралась этого делать. Наконец сад опустел, и она могла выйти на охоту, но ее жертва исчезла.