Аквариум - [24]

Шрифт
Интервал

Вдох-выдох.

Мы оставим их здесь, потому что искусно смонтированный результат выглядит гораздо привлекательней черновой работы. Вместо этого мы перемотаем пленку назад, в тот миг, когда Тео встретился глазами с бесшабашным мальчишкой, стоя перед единственным в своей квартире зеркалом.

Вдох-выдох.

Он казался себе офигенно крутым. Тело в зеркале не выглядело круто — если уж быть совсем честным, он стеснялся этого цыплячьего тела, особенно на фоне того, что видел иногда в раздевалке перед физрой. Но когда он надевал яркую рубашку и джинсы с жутко модной пряжкой, которую выменял у одного парня на пачку маминых сигарет, он становился как настоящая рок-звезда с плаката. Так думал не он один. Брат и сестра не в счет, они были еще детьми. А вот старшеклассников, которые принимали его в свою компанию, было не обмануть. Ему давали покурить — он из вежливости попробовал, но не проникся; его звали на тусовки, на репетиции в клуб и, главное, на подпольные видеосеансы в подвале этого клуба. Чтобы окончательно добить тех, кто всё еще сомневался в его статусе, Тео сообщил воображаемому интервьюеру, что у него есть даже свой ключ от этого подвала — у сопляка, которому не исполнилось еще и пятнадцати.

Стояла зима, и пришелось напялить куртку, чтобы не околеть на автобусной остановке. Прежде он ездил в клуб на велике, но зимними вечерами ему было стремно катить по темной проселочной улице: на пустыре любили собираться торчки. Тео окинул взглядом вешалку и решил взять ярко-красный мамин шарф, чтобы куртка не выглядела совсем уж убогой. Он бросил последний взгляд в зеркало и выключил за собой свет.

Вообще-то группа, репетировавшая сегодня, была отстойная. Но он старался крутиться рядом, чтобы завести нужные знакомства. Он надеялся, что его возьмут к себе ребята, игравшие что-нибудь путное: ну пусть не ритм-энд-блюз, но хоть не попсу. Потоптавшись на пересадке, Тео наконец-то запрыгнул в полупустой автобус, идущий до клуба. Ему показалось, что в хвосте салона сидит кто-то знакомый, и он обернулся. На последнем сиденье, откинувшись на спинку, отдыхал чувак, которого Тео иногда встречал у школы и на подвальных видеосеансах. Он именно отдыхал: поза была расслабленной, будто он весь день вкалывал у станка. Глаза на сумрачном, спокойном лице глядели по-ястребиному, не мигая. Это был — Тео вспомнил — старший брат одного из ребят в их компании. На фоне этих десятиклассников он казался очень взрослым, хотя ему было, видимо, чуть больше двадцати. Звали его Буль. Он держался особняком, на репетиции не ходил и с мелюзгой вроде него не разговаривал. Поэтому Тео удивился, когда Буль, поймав его взгляд, коротко, по-свойски, кивнул. Тео ответил тем же. Ему стало приятно, что с ним обращаются как со взрослым. Когда автобус подъехал к остановке, Буль нехотя поднялся. Тео выскочил в стылую темноту.

До клуба было минут семь ходьбы, но он решил срезать через переулок. Фонарь в переулке не горел, и Тео не сразу заметил впереди частокол из тощих фигур в отвислых на задах трениках. Он хотел повернуть, но было поздно: вонючую кишку переулка прорезал свист, мерзкий, как волчья квинта.

Чья-то растопыренная пятерня отодвинула его в сторону. Что-то щелкнуло и встало торчком у бедра. Буль опустил руку с окурком, и в его свете вспыхнуло на миг короткое жало.

— Кто тронет пацана — зарежу, как свинью.

Кривые и ломкие, будто призраки, фигуры рассыпались, пропуская их. Темнота снова сгустилась. Нечаянный спаситель дышал ему в затылок, и Тео замедлил шаг. Теперь они шли плечом к плечу — вернее, шли бы, если бы плечи Буля не возвышались где-то в районе его уха.

— Ты на репетицию? — поинтересовались сверху.

— Да, — бросил Тео небрежно.

— Ладно. Давай недолго — покажись и назад. Я на улице подожду.

Буль остановился, не доходя до освещенного двора перед клубом. Ловко подбросил в воздух сложенный нож, поймал в ладонь с мокрым шлепком и добавил:

— И не вздумай смываться через окно. Кругом шпана одна. Я провожу.

Тео показалось, что он подмигнул.

Он почуял нутром, что должен молчать. Вошел в зал, постоял там, подпирая стену ледяной от пота спиной. Гитарист елозил медиатором прямо по нервам, и от этого перед глазами шли круги. Тео решил выйти на воздух, чтобы не оттягивать развязку. Он не знал, что это будет. Ему лишь виделось собственное тело, распоротое сверху донизу, как селедка.

Он сам открыл подвальную дверь. Ключ плясал в пальцах и никак не мог попасть в щель замка. Буль терпеливо ждал, держа в ладонях огонек зажигалки. В подвале было холодно. Руки Буля по-хозяйски нашарили выключатель, заперли дверь изнутри и не спеша размотали шарф на шее у Тео. Он подумал, что на этом шарфе его и повесят.

Больше всего он боялся, что будет больно.

Звякнула пряжка на ремне, вжикнула молния. Прикосновения были не грубыми; он, осмелев, попытался отстраниться. Буль сказал: «Стой смирно, не обижу», и Тео застыл, пойманный, как в западню, в чужой мозолистый кулак. Сначала еще было немного страшно. Потом было странно и стыдно. Было жарко и била дрожь. Было больно, но недолго. Когда всё кончилось, Буль откупорил бутылку, сделал глоток и протянул ему, точно скрепляя уговор.


Еще от автора Алиса Ханцис
И вянут розы в зной январский

«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.