Аквариум - [23]
Арлет, дождавшись, пока он сядет, легла у ножки стула в позу сфинкса и следила за беседой немигающими глазами. Ему казалось, что она читает по губам. Это была исключительно умная собака. От нее не ускользало ничего: ни волнение девушки, ни волнение Тео. Он очень надеялся, что хотя бы мыслей собака читать не умеет, потому что ревности ее настрадавшееся сердце могло не вынести. Тео наклонился и погладил Арлет по белоснежному воротнику: на ее счастье, разбирать человеческие буквы, да еще в медицинских справках, она точно не умела и потому не знала, что он уже никогда ее не бросит.
Ива уехала рано, часов в девять. Тина, по старой памяти, вызвалась ее подвезти. Ми пошла укладывать дочку. Мик достал бутылку коньяка.
С самого начала своей болезни — вернее, ее хронической стадии — Мик любил подчеркивать, что кроме ноги, у него ничего не пострадало. Говорил он об этом если не с первого рецидива, то уж со второго точно. Поэтому теперь, услышав от него: «У меня не получается», — Тео заметил:
— Ну, по крайней мере, Бемоль у тебя вышла неплохо.
Он тут же пожалел, что сказал это: глаза брата превратились в злые самурайские щели, будто Ми передала ему часть своей крови.
— Я не об этом, — сухо сказал он. — Или ты считаешь, что я больше ни на что не гожусь? Тебе одному всё дано?
— Ну почему. Ты же что-то снимаешь, ты востребован. Грех жаловаться.
— Думаешь, я всю жизнь мечтал рекламу снимать?
Тео покачал в ладони маслянистую, цвета слабого чая полусферу, будто бы кокетливо виляющую бедрами.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Мик словно ждал этого вопроса.
— Ми пригласила Иву в Комнату в эти выходные. Сыграешь с ней?
Тео честно задумался.
— А она захочет?
— «Захочет»? — передразнил Мик презрительно. — Ты знаешь, как она на тебя смотрела?
— Все смотрят, я денег не беру, — спокойно сказал Тео и добавил полуутвердительно: — Играем по старым правилам?
— Как пойдет, — ответил Мик уклончиво.
— Ладно, пусть приводит. У тебя день рождения, как-никак. Поздравляю, кстати. Извини, что поздно.
— Ерунда. Ты в порядке?
Тео кивнул и сделал глоток. Арлет, до той поры дремавшая, подняла голову и смерила его внимательным взглядом.
— Мне пора. Надо собаку гулять.
Он долго думал, что должно быть в Комнате, чтобы Иву торкнуло. Она ведь могла измениться, полюбить что-то новое. Возможности выспросить уже не было, день сеанса неотвратимо приближался. Хуже всего было то, что Мик возлагал на него большие надежды.
За день до игры Тео понял, что нужно Иве.
Он сам.
— Нарежь мне фонограмму, — сказал он брату, позвонив ему с утра. — Я сейчас файлы пришлю.
По старым правилам они играли в Комнате всего раз, в самом начале. Жмуриком тогда была Тина. Играли еще без музыки, зато для пущего эффекта удалось заманить двух девочек из балетного. Сценарий братья писали вместе. Успех был огромным, и Мик даже хотел использовать кусочек отснятого, но Тина держала права и запретила ему. Тогда они изменили условия. Жмурик больше не являлся главным в игре. Трогать его было можно и нужно, а прав на отснятый материал у него было с гулькин нос.
Ива пришла без опозданий, как и в первый раз. Они посидели для порядка в гостиной. Спиртного не пили, чтобы не притуплять ощущений. Ива, за десять лет несколько окрепшая, уже не трепетала — скорее, ей было любопытно. Чем она жила всё это время у себя в провинции, он не знал: они мало говорили. Но очевидно, что богемная публика едва ли составляла ее тамошний круг общения. Впрочем, музыку Тео она знала, и ему это оказалось приятно. Использовать что-то из своего он бы, разумеется, не стал. Ему нужно было совсем другое настроение.
Он напомнил ей правила. Комната — это всего лишь сон. Расслабься и плыви. Трогай всё, что находишь: это может оказаться важным. Почему? — спросила она с удивлением. Тебе может пригодиться то, что ты нашла, сказал Тео многозначительно. Если закружится голова или захочется выйти — сделай знак. Но главное — ни при каких обстоятельствах не снимай повязки.
Он не стал добавлять, что в этом случае они немедленно выключат свет.
Мик сказал, что собаку надо на время сеанса запереть в ванной, чтобы не покусала ребенка. Тео спорить не стал, хотя смирную и преданную Арлет ему было жалко. Он не знал прежде, что собаки умеют плакать, и оказался к этому не готов. Становлюсь сентиментальным на старости лет, подумал он; сосчитал до десяти и привычным усилием отключился от забот. Когда выходишь на сцену, никому не важно, что у тебя на душе. Просто идешь и работаешь.
Первым делом он подумал, что девушка может зажаться — так часто бывало с гостями, которые боялись, что зрители будут пялиться, беззвучно хихикать и толкать друг друга локтями. Но Ива, видимо, хорошо помнила свой первый раз и шагнула в зеленое море хромакея легко, как в сон.
Мик стоял у аварийного рубильника, опираясь на трость. Это означало, что он будет торчать там, как прибитый, до конца сеанса, и работать придется не только на камеру, но и на Мика. Тео дал девушке полминуты на акклиматизацию и кивнул Тине. Та пустила фонограмму. Мягкое биение сердца поднялось откуда-то снизу, как песок со дна аквариума. Тео долго искал нужный тембр и ритм и, кажется, попал в точку. Девушка словно бы почувствовала звук кожей, прежде чем услышала его: не встрепенулась, не стала оглядываться, но медленно двинулась в центр Комнаты, прямо ему навстречу. Руки она держала широко перед собой, будто плыла. Тео считал такты, чтобы оказаться перед ней в нужный момент. Он поймал левой стороной груди ее маленькую ладонь, и его собственное сердце пропустило удар, который был последним для сердца синтетического: вместо того, чтобы смущенно отстраниться, рука Ивы сжала его грудь. Блин, подумал Тео восхищенно. Воздух в Комнате снова ожил. «Нарциссы, маргаритки и всё такое прочее, — вкрадчиво сообщил сладкозвучный певец из колонок, — отцветут и завянут». Ива едва заметно вздрогнула и повела ладонью выше. Когда зазвучали слова о том, что время побеждает невинность, пальцы девушки уже были у него на подбородке. Тео не халтурил и артикулировал с самого начала, потому что не знал, что именно снимает Ми и как они будут это потом монтировать. Ива тронула его губы; ее собственные губы тронула улыбка, и она стала артикулировать тоже. Тео подумал, что это должно быть красиво на видео. Он вообще старался думать об отвлеченных вещах, потому что от левого соска кругами расходился жар, и ему это было сейчас нафиг не нужно. Еще он подумал, что Ива хочет, чтобы он ее поцеловал. Но он не мог.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.