Акука - [23]
Печь у нас замечательная. Круглая и высокая, почти до потолка. И покрашена золотой краской! Честное слово. Золотые бока выходят сразу в две комнаты.
Нигде, думаю, больше не встретишь золотую печь. Ни на одном хуторе, ни в одном деревенском доме.
Не только я, мы все так думаем. Ну кто ещё, кроме прежних хозяев дома, додумался бы покрасить печку золотой краской? Да никто. Поговорка — у нас в печурочке золотые чурочки — очень подходит нашей печке.
— Антон, давай кору для растопки драть?
— Атика!
Антон Антоныч наклоняется над березовым поленом. Хочет оторвать душистый завиток коры. Не получается, пыхтит, сопит. Я ему помогаю. Ничего, научится и кору драть.
Отодрали шершавую ленту. Закручивается — не распрямишь. Поиграл мальчишка корой, поудивлялся.
— Ну, поджигаем?
— Уфф-а-аа!
Жарко ли, холодно ли на дворе, а лесной дом надо протапливать. Жилище и летом любит иногда подышать печным теплом. Уважает топленную печь. «Печь нам мать родная» — ласково говорит крестьянин.
При печном огне хорошо сидеть в тёмной комнате. За окном звёзды, а на полу отсветы от топки пляшут. Тихо, слышно только лёгкий треск горящих поленьев да редкие выстрелы из топки. Это остатки влаги в дровах кипят и пар вон вылетает: пых-пах! пых-пах!
А на дворе Лайка постукивает цепью о будку. И весь шум.
Антон Антоныч молчит. В зрачках его пляшут-отражаются печные огоньки.
Золотое молоко
Помешиваю угольки в топке. Прогорает печка. Жаркие угольки становятся далёкими звёздочками, мерцают слабее и слабее. Совсем, значит, топка успокаивается. Остаётся жар печной. Жаром дышат золотые печкины бока — дом греют.
Совсем угольки истлели, пеплом стали.
Истоплена печь, закрыта труба.
Разметаю веником пепел с колосников. Наливаю в ярко-коричневый глиняный горшок белое сырое молоко. Ставлю горшок в пустую топку, на колосники.
Теперь не печка топится, а молоко топится в печке. До утра оно будет впитывать печной дух. К утру белое и жидкое молоко превратится в золотое и густое топлёное. Покрывает топлёное молоко оранжевая толстая пенка.
А под пенкой янтарики жира блестят…
И аромат у топлёного молока особый, то ли гречневая каша так пахнет, то ли щеки мамины…
Придёт утро. Из тёплой ещё топки выну горшок. Осторожно поболтаю в нём золотое молоко под пенкой.
Плещется, стучит молоко в пенку, воркует, словно голубь ранний.
Снова поболтаю и ещё послушаю. Щекою коснусь не остывшей с ночи кринки.
— Антон, давай свои щёки!
Мальчишка прижимается то одной, то другой щекой к тёплому горшку:
— Уфф-а-аа! — и глаза смеются.
…Утром будет топлёное молоко. А теперь — спать в натопленном доме.
Вот и растаял в ночи долгий августовский вечер.
Вечер истосковался по теплу, подошёл к дому по травам луговым, скинул с себя в сенях туман ранний, вошёл в комнату и растаял в бабушкином переднике…
Стирка
Читать — любимое дело. Печь топить — любимое дело. В лесу шататься — любимое дело. А река, а колодец, а лодочка «Стриж»!
Одни любимые дела на хуторе.
Потому и весело Антон Антонычу. Чуть не забыл ещё одно любимое занятие. Стирка белья!
Играть в воде радость. Играть с водой, как бабушка, — настоящее счастье. И Антон Антоныч всегда счастлив, ведь бабушка стирает, играет с водой каждый день.
Десять ползунков Антон Антоныча.
Десять мальчишкиных трусов.
Десять футболок и двадцать носков.
Десять слюнявчиков…
Вот такие получаются стихи. Их помнит только бабушка: про рубашки, кепки-жокейки, носовые платки, простыни, наволочки…
Не сразу Антон Антоныч стирать приспособился. Учился несколько дней: внимание бабушкино проверял, бдительность.
Сначала мальчишке понравилось класть мокрое бельё себе на голову. Положит и ходит. Главное — не падать, когда бельё на глаза свешивается.
Потом другим увлёкся. Схватит мокрую вещицу, поднимет над тазом, разожмёт пальцы — плюх, вещичка в таз падает. И брызги вокруг!
— Ака! — кричит Антон Антоныч, и всё сначала. Он же, напомню, неутомимый.
За три месяца и тринадцатиь дней не пропустил почти ни одной стирки. Только те, которые днём проспал.
А вы слыхали о больших стирках на воле? Это когда бельё кипятят на улице, на плите из белого кирпича.
Сами догадвываетесь: плита во дворе — это же почти костёр!
— Уфф-а-аа!
В кастрюле с ручками кипит, пузырится бельё. Его можно помешивать можжевеловой палкой. Ткнёшь палкой в кастрюлю — вода бежит через край на плиту, шипит. От плиты, из кастрюли поднимается пар, из топки вьётся дымок. Жизнь!
Потом бельё надо выполоскать в Першокшне и развесить над зелёной лужайкой. Вот тут и можно что-нибудь придумать.
Например, утащить из таза футболку, комбинезон, сшитый бабушкой из дедовой гимнастерки, трусы…
Утащить — и бегом полоскать!
Спешит к речке Антон Антоныч, но не торопится. Торопится, но не спешит — такой у него специальный ход.
Задержать или отвлечь мальчишку может только низенький куст сирени. Антон Антоныч обязательно остановится понюхать пушистую гроздь. Сморщится, сунет нос в гроздь по самые уши и шумно втянет сиреневый дух:
— Ф-ф-ф-а-аа…
Есть два способа нюхать цветы и кусты: нагнуться к цветку или сорвать цветок. Антон Антоныч открыл третий способ. Он нюхает всё цветущее только одного с ним роста. По росту своему нюхает!..
Вылетевший как пробка и вновь пристроившийся на работу охранник. Девица, путающаяся в мужчинах, но не в шубках. Парочка толстосумов, мечтающих попасть на завтрак к крокодилу. Пёс, по долгу службы присматривающий за горсточкой нерадивых альпинистов. Все они герои нового сборника рассказов, юмористических и не только.
Герои коротеньких рассказов обитают повсеместно, образ жизни ведут обыкновенный, размножаются и в неволе. Для них каждое утро призывно звонит будильник. Они, распихивая конкурентов, карабкаются по той самой лестнице, жаждут премий и разом спускают всё на придуманных для них распродажах. Вечером — зависают в пробках, дома — жуют котлеты, а иногда мчатся в командировку, не подозревая, что из неё не всегда возможно вернуться.
С тех пор, как в семью Вадима Тосабелы вошёл посторонний мужчина, вся его прежняя жизнь — под угрозой. Сможет ли он остаться собой в новой ситуации?..
Книга составлена из отдельных небольших рассказов. Они не связаны между собой ни по времени, ни по содержанию. Это встречи с разными людьми, смешные и не очень эпизоды жизни, это размышления и выводы… Но именно за этими зарисовками обрисовывается и портрет автора, и те мелочи, которые сопровождают любого человека всю его жизнь. Просто Борис Криппа попытался подойти к ним философски и с долей юмора, которого порой так не хватает нам в повседневной жизни…
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…