Акука - [24]

Но продолжим про стирку. Если сирень отцвела, а пижма высокая или зверобой ещё не зацвели, остановить мальчишку некому.

Идет он к Першокшне по пыльной дороге.

Пыль ногами взбивает, камушки красивые высматривает.

Спешит — не торопится. И тянется за ним мокрое длиннющее полотенце. И след в пыли оставляет, специальную мокрую борозду. Прямо Антон Антоныч идёт — и борозда ровненькая. Виляет туда-сюда от радости — и борозда виляет. Уронит полотенце — и ямка в пыли получается.

А цвет полотенца постепенно меняется. Пока до реки дойдёт, если не отловят, вещь делается серая. В песке вся, в дорожном мусоре.

Много переживаний связано у Антон Антоныча со стирками. Дело-то рискованное, ловкости требует.

Попробуйте-ка:

схватить вещичку под бабушкиным носом,

незаметно унести,

добежать до речки, а добежал — прополоскать

или, ещё лучше, просто бросить в воду — посмотреть, куда уплывёт.

Тоже целая поэма…

Лучше всех уплывают штаны и ползунки. Упадут на воду, надуются пузырем и неторопливо уходят. Как недоступный парусник спортивный — «Дракон» какой-нибудь или «Торнадо».

Антон Антоныч вслед рукой машет, а штаны-парусники уплывают…

Но, конечно, редко всё получается так складно. Не умеет мальчишка отвлекать бабушку от таза, как разведчик. Ловит его бабушка, отбирает вещички мокрые.

— Что ты делаешь, Антоша?! Нельзя! — шумит и не сердится бабушка.

А что он делает? Хочет помочь. Поиграть хочет. Почему же нельзя?

Сказать «нельзя!» просто

Часто ли Антон Антонычу говорят нельзя? Редко.

Что ему нельзя, вы уже поняли.

Одному подходить к колодцу.

Одному бегать на мосты и речки.

Залезать на стол и вообще крутиться у обеденного стола, когда едят взрослые.

Конечно, пачкать штаны тоже нельзя. Но этому не так легко обучить.

Вот, кажется, и всё.

Сказать «нельзя» просто. Как объяснить, почему нельзя? Не зря же приговаривают в народе: «Чего нельзя, того и хочется». Как объяснить?

Длинно, долго объяснять — никто слушать не будет, не интересно. Коротко и красиво объяснять очень трудно, самому надо уметь.

А где этому учат?

Да нигде. Жизнь этому учит. А жизнь — учёба до-ол-гая.

Лучше всего разговор про «нельзя» закончит честно, например, пословицей: «Нельзя солнышку по дважды в сутки обходить».

Вот и всё.

Первые грибы

Почти всё самое первое в жизни Антон Антоныча случается два раза: сначала в книжках, потом на хуторе.

Бежала лесочком

Лиса с кузовочком.

— А что в кузовочке?

— Лесные грибочки,

Грибочки-груздочки

Для сына, для дочки.

Красивая лисичка-хлопотунья набрала грибов целый кузовок с горкой. Спешит рыжая к детям, грибы рассыпаются, подбирать некогда…

Так в книжке.

А на хуторе?

В лесу, за речкой Лакаей грибы пошли поздно. Мальчишка и бабушка растворяются в парной духоте придорожных сосен. Оба сливаются с мягкой, неслышной дорогой. Июль с разгаре, самая жаркая пора в году. Липа цветёт. Недели через две рожь поспеет.

Я с корзинкой и можжевеловой палкой ушёл далеко вперёд. Подосиновик встретить не терпится. Места знаю, потому и не терпится.

Антон Антоныч с бабушкой по очереди везут пустую прогулочную коляску. Вот и отстали. Коляску мы берёем только в дальние пути. Вдруг устанет неутомимый! На коляске висит сумка для целебных трав и котелок для ягод.

Ухожу вправо. Отсюда виден дубок-ровесник:

— Добрый день, малыш!

Давно-давно здесь была тележная колея. Дрова возили, сено. Колея заросла. На ней должны стоять первые подосиновики.

Стоят. Два. Большой и поменьше.

Бегу назад, поторопить бабушку, коляску и внука.

— Акука! — зову мальчишку.

— Уу-ка-а! — откликается эхо.

— А-ка! — кричит Антон Антоныч.

Кричать в лесу не полагается. Мы и не кричим. Просто иногда забываем это мудрое правило.

Походят. Шёпотом рассказываю жене про подосиновики. Она сразу догадывается:

— У дубка?

Я киваю головой.

— Антоша, теперь мы впереди деда пойдём, — таинственно говорит бабушка. — Дубок твой поглядим.

Они сворачивают на бывшую колею. Оставляю коляску у дороги. Иду следом.

— Ой, смотри! — бабушка удивлена.

Антон Антоныч замирает. Не улыбается, не отвечает, не кричит, ни о чём не спрашивает. Растерялся от счастья.

— Лесные грибочки для сына, для дочки? — спрашивает бабушка внука.

Антон Антоныч не знает, что делать.

— Подосиновики, — лаского говорит бабушка и гладит мальчишкину голову.

— Давай сорвём, — я подталкиваю внука к подосиновикам.

Садимся возле темно—красных шапочек. Вынимаю из мха их крепкие прохладные ножки.

По очереди нюхаем шляпки.

— Ф-ф-ф-а-аа! — говорит что-то внутри Антон Антоныча.

Очищаю грибные ножки. Вспоминаю, как красиво это делал поэт Анзельмас Матутис. Ни одна песчинка не попадала снизу на шляпку. В лесу гриб чистят так, как он растёт, шляпкой вверх. Принесёшь домой — чисть, как хочешь, хоть вверх ногами.

Отдаю грибы внуку. Большой подосиновик мальчишка зажал в правой руке, поменьше — в левой. Идёт Антон Антоныч по лесу и руки заняты! Грибы не отдаёт, положить в корзину не хочет. Глаза весёлые. Так и не выпустил. Пришел на хутор с подосиновиками в руках.

А в кухне терпеливо ждёт на столе ржаной хлеб.

«Хлеб на столе, и стол престол;

а хлеба ни куска — и стол доска!»

Положил мальчишка первые в жизни грибы на стол, взял горбушку, прислонился к стенке. Вдумчиво карябает горбушку шестью зубами: «Не много укусишь, а полон рот нажуёшь!»