Актеры - [62]
Из дальнейшего разговора мы узнали, что туапсинские спекулянты обратились к этим бродягам, предлагая им большую мзду, чтобы они нас избили и что горбун уже дал согласие, но отстоял нас Богатырь. Нашлись среди бродяг единомышленники Богатыря, они тоже смотрели наши спектакли. Богатырь добродушно нам сказал: «Не я один, и Манька и Кузнец, много наших… за вас, за ДАРТ», — и вдруг как закричит, весь задрожав: «Не дам!.. Не троньте!..» На этот крик прибежали наши «дартисты», но все мы были мгновенно окружены босяками, которые как бы только ждали сигнала. Наступило долгое тяжелое молчание. Я объяснил этой банде, что мы пришли не ссориться или выгонять их из насиженного ими места, что мы на днях уезжаем, и что все равно советская власть им не разрешит больше жить в театре, и что надо им подумать о другом доме для жилья и о другой жизни.
«Где работать, я не умею работать, — прохрипел Мастер, — я только умею делать вот этих деревянных человечков, чему меня тюрьма научила…» — при этом он трясущимися руками доставал из всех карманов прекрасно вырезанные деревянные фигурки. Это была высокохудожественная, тончайшая работа умельца-самоучки, резчика по дереву. Я искренне крикнул: «Мы возьмем вас к себе в театр на работу, идите к нам, в наш ДАРТ». И мастер, почти шепотом, как будто во сне, сказал: «Примете и хлеба дадите за такую чепуху?» — «Да, примем вас в наш коллектив. Вы сами не знаете, какие у вас золотые руки. Вы будете у нас бутафором, вы нам очень нужны, идите к нам хоть сейчас, мы вас оденем, обуем. Вы будете ценнейшим для нас человеком». — И этот человек, который на нас только что готов был броситься диким зверем, как-то обмяк и тихо-тихо, спросил: «Неужели, ребята, это правда? Неужели берете?..» — Мы все хором ему ответили: «Берем». — «И не будете попрекать меня темным прошлым, тюрьмой?..» — «Вот вам моя рука», — сказал я, подав ему руку. — «И моя, и моя», — и к нему потянулись руки всех дартистов, так как они были все здесь. Мастер стоял бледный, растерянный и плакал: «Неужто пришло спасение, век вам буду всей жизнью благодарен». — «А как же я? — растолкав всех и став на середину, смущенно спросил Богатырь. — Он же мой дружок закадычный, я же с ним целые ночи просиживал, мечтали вместе, он меня хорошему учил и все требовал, чтобы я пошел учиться в какую-нибудь музыкальную школу, да разве такого примут? Куда я теперь без моего братка?»
Мы, дартисты, ему сказали: «И ты тоже иди к нам в наш театр. Мы из твоего соловья в нашем ДАРТе создадим первоклассный номер, ты человеком станешь и дружок с тобой будет». — «Иду, иду», — он это сказал так, как будто спешил на вокзал, торопливо, боясь опоздать или раздумать. Горбун, зло плюнув, ушел.
Новые дартисты поехали вместе с нами и стали прекраснейшими мастерами своего дела в нашем театре. Богатыря звали, как он сам говорил, Вася, а мастера — Александром Ивановичем. Вася очень скоро понял, что нам от него нужно, понимал режиссера с полуслова, был трудолюбив и внимателен. Мы с ним приготовили самостоятельный номер, который состоял в следующем: дается большой занавес и сквозь туман тюля постепенно все больше и больше освещается овальная рама, представляющая из себя с внешней и внутренней стороны сырой подвал, горит тусклая лампушка и французская девушка-работница вяжет тончайшие кружева и поет песенку. Эти кружева она вяжет для богатых господ, а сама не видит света белого, солнца, в холоде, в голоде юность уходит, она не знает ни любви, ни счастья, слепнет и старится. При утихающей песенке и музыке она засыпает и ей снится сон.
Девушку-работницу играла Зиночка Демурова, у нее был небольшой, нежный, приятный голосок, и сама она была очень юной, грациозной и красивой. Девушка засыпала от работы и усталости. Панорама овальной рамы менялась и вместо сырого подвала появлялся цветущий сиренью уголок сада, все залито луной, кусты сирени и девушка, одетая в богатое платье из кружев, вся нарядная, цветущая, как сама сирень, и на кустах сирени появляется соловей. Он заливается разными трелями, он зовет к любви, к счастью, к радости. Соловья сделал наш бывший бродяга Александр Иванович так искусно, что каждое перышко казалось жило и пело. Он так задорно прыгал с куста на куст сирени и без устали заливался чарующими трелями, молил о любви то нежно, то смешно и трогательно… Зритель то затихал, то так хохотал, что стон стоял в зрительном зале.
Соловья совершенно неподражаемо и талантливо играл и свистел Богатырь, и публика ему так аплодировала, что стены театра дрожали. Свой номер Соловей с Зиночкой бисировали по несколько раз. В заключение этого номера в кустах появлялась голова юноши. Красив он был очень, это был опять Вася, он обнимал девушку и целовал. Публика неистовствовала.
Вася и Александр Иванович постепенно втягивались в общую актерскую работу, играя маленькие роли, и, надо сказать, все делали очень хорошо и обещали в будущем стать неплохими актерами.
ГЛАВА 9
Шли дни и месяцы, мелькали станции за станциями, города за городами, где мы только не играли и не побывали с нашим ДАРТом. Железная дорога Северного Кавказа предоставила нам очень неплохой вагон, заключив с нами договор на обслуживание рабочих и служащих дороги. Вагон мы оборудовали и жили в нем весьма уютно. Мы даже имели красный уголок и столовую. Народ нас принимал очень тепло и радушно и, прощаясь с нами, просил не проезжать мимо их станции, а поезд там не останавливался, стоило огромных трудов остановить его там и отцепить наш вагон, но мы этого добивались и останавливались на самых глухих полустанках и на небольших станциях. Я могу смело сказать, что наш приезд был буквально праздником для таких глухих станций и полустанков, до того велика была тяга к искусству, к театру. Когда мы приезжали на тот или иной участок, люди передавали нам материал о том или другом непорядке и даже преступлении. Мы, конечно, все это проверяли, и надо сказать, что партийные организации, местные коммунисты нам очень помогали, и не было ни одного случая, чтобы мы дали со сцены неверные, ошибочные сведения и поэтому попадали всегда не в бровь, а в глаз, невзирая на лица. Материал, который нам приносили, воспроизводился нами и переносился на сцену по-разному: то памфлетом-куплетами, то сценкой в лицах или лубком с пеним частушек. Форма применялась разная, но успех этот своего рода «крокодил» имел огромный.
