Актеры - [49]
У могилы Горелова произошло следующее. Нарым на собственных плечах принес мраморную плиту с надписью: «Заря взойдет, и солнце засияет!» Опустили гроб, и Нарым, поднявшись во весь свой богатырский рост, поднял руку, призывая к вниманию:
— Коля, — сказал он, и лицо его залилось слезами, губы его дрожали, он долго ничего не мог сказать и только тихо шептал что-то, затем оглядел всю толпу, окружавшую могилу, и крикнул во весь свой мощный голос: — Будьте вы прокляты, двуногие звери, убившие такого человека!
Эхо прогремело по аллеям кладбища, и долго еще звучал голос Нарыма, потом наступила такая тишина, что слышно было, как падали осенние листья, и вдруг из толпы вышел человек в высоких сапогах. Он держал фуражку в руках, лицо его было усталым, густые брови, темные глаза. Это был один из тех, кто приходил к Горелову во время забастовки рабочих. Он четко и ясно произнес:
— Николай Павлович, вы первый меня и многих других привели в театр, и мы, впервые увидев ваш спектакль, узнали, что такое искусство, и полюбили его на всю жизнь. И то, что мы услышали со сцены, мы, трудовые простые люди, никогда не забудем, Да, взойдет заря и засияет солнце, которое забрали себе короли, пэры и лорды. Королей и лордов мы уничтожим, это уже близко. Спи спокойно, наш брат, наш друг.
И он исчез, как появился. Полицейские забегали, засуетились. Оркестр заиграл похоронный марш, и народ стал постепенно расходиться…
Похоронили Николая Павловича Горелова рядом с Егоровым. На его могиле вырос холмик земли, который утопал в венках и цветах, сыпались осенние листья и засыпали кладбищенские дорожки и кресты, кричали птицы над головой.
Нарым очень состарился, его огромное, сильное тело как-то одряхлело… По дороге с кладбища он угрюмо спросил меня: «Как жить, что делать, все растоптали Богатыревы, — словно все вырублено и сожжено». Он не умел плакать, и от этого ему было еще тяжелее.
Наташа все еще лежала в больнице. Баба Анна ютилась у Колокольцева, доживая свои дни. В этот же проклятый день я получил телеграмму от Макаровой-Седой — Виктор умер.
Так трагически кончился этот сезон, о котором я никогда не забывал во все время моей долгой жизни. Судьба людей, живших в домике с колоннами, показалась мне символической. После всех этих происшествий, я как-то сразу повзрослел. На моей голове неожиданно появились первые седые волосы.
Как будто шквал налетел на нас и разбросал в разные стороны. Мы в то время не были революционерами, мы плохо разбирались в политике, но ненависть к самодержавию была у нас у всех. Читатель может подумать, что случай, описанный мною, является чем-то из ряда вон выходящим. Увы, это не так! В то время делались вещи и пострашнее. Вся страна была во власти царского насилия и произвола.
ГЛАВА 15
Я все еще жил у нашего театрального ламповщика, но каждый день приходил в домик Колокольцева, чтобы узнать, что делается с Наташей. Все это время она находилась между жизнью и смертью.
Каждый день Наташе в больницу приносили цветы, конфеты, фрукты. Это была забота народа-зрителя о своей любимой актрисе.
Так прошла неделя, другая, третья, а врачи все еще считали положение Наташи безнадежным. Баба Анна была при больной. В эти бессонные, мучительные ночи она, как мне потом сама рассказывала, требовала от бога, в которого верила всю жизнь, немедленной помощи. Иногда ею овладевал гнев, тогда она кричала, думая, что ее никто не слышит:
— Кто ты — бог-спаситель или нет? Почему ты терпишь богатыревых и штекеров? — спрашивала она, — не убивай, не убивай Наташу!
Всех нас угнетала одна мысль, как сказать Наташе о смерти Николая Павловича. На ее вопрос, где папа, баба Анна, краснея, отвечала, что он уехал на гастроли и скоро вернется.
В один из непогожих дней, когда Наташа почти совсем окрепла, я получил письмо, которое переслал Наташе. Письмо было из Сибири от Василия Васильевича. В письме было всего несколько слов:
«В далекой Сибири мы узнали о Вашем горе. Погиб Николай Павлович — честный и хороший человек. Светлую память об этом замечательном человеке и актере мы навсегда сохраним в наших сердцах. Пусть трепещут богатыревы. Наши бои впереди. Мы отомстим за Николая Павловича. Помните, что Вы не одни, с вами ваши друзья… Будьте такой, каким был Ваш отец. Народу и Вы, и Ваше искусство всегда нужны, а когда народ завоюет свободу, Вы будете еще нужнее. Ваш друг В. Васильев».
Прочитав письмо от Васильева, Наташа ничего не сказала ни бабе Анне, ни мне. Она лежала с открытыми глазами, никого не видя и не замечая. Мы без слов поняли, что ей известно все.
Так прошло, еще несколько дней. В одну из ночей Наташа неожиданно спросила у бабы Анны: «Вы часто бываете на могиле у папы?» Баба Анна не ответила сразу, слезы застряли у нее в горле. Наконец, она сказала, что бывает на кладбище часто. И не одна она. Много народу ходит.
Когда Наташа вышла из больницы, нас поразила происшедшая в ней перемена. Между бровями на переносице у нее появилась глубокая морщина, и сама она как будто стала старше на много лет. Тон ее разговора стал строгим и деловым.
— Молодость кончена, Павлик, — сказала она мне, — но жить надо. Надо продолжать дело отца — создавать театр для народа.
