Актеры - [47]

— Нам надо бежать отсюда, а затем из города, иначе они нас упекут черт знает куда.

Нарым осмотрел подвал, подошел к окну, качнул решетку и раму, которая тотчас зашаталась в могучих руках. Он рассмеялся и шутливо ответил:

— Приказывай, атаман, и ни одной решетки не будет.

Начали обсуждать и решать, что делать дальше, и Нарым сказал:

— Ваня, тебе надо бежать и, пока темно, скрыться из города, иначе будет плохо. Мне они ничего не сделают: я — князь все-таки и дворянин, вышлют из города, да и все. Фирсову тоже надо с тобой уходить, они вам не простят: ни тебе нюхательного табаку, ни, особенно, тебе, Ваня, плевка в лицо пристава, и этим ребятам тоже надо уходить.

— Да и вам надо будет бежать, — сказал Богданов рабочим. — Вам полиция подавно не простит, что вы нам в беде помогли.

— Да, вам надо немедленно бежать, — сказал Юсуф. С этими словами он подошел к окошку, несколько минут тихо тряс и гнул прутья решетки. Не прошло и десяти минут, как решетка была в его руках и больше ничто не мешало побегу. Решетку он тихо положил на нары и продолжал:

— Ну, товарищи рабочие, и ты, Ваня, Фирсов, давайте прощаться и уходить. На, Ваня, тебе мой пиджак, твой уж очень пострадал в бою, — сказал он, подавая пиджак Богданову, в котором тот утонул.

— А вы как? — спросил Богданов Нарыма.

— А мы с Колокольцевым здесь завалимся спать и поспим до утра превосходно, а тебя, Ваня, они уморят, сгноят в тюрьме. Ну, торопитесь.

Друзья попрощались с рабочими и поблагодарили их за помощь.

— Эх, обидно, не удалось нам создать товарищество, — сказал Богданов и, немного помолчав, продолжал: — Еще создадим, и какое еще товарищество у нас будет, аж чертям тошно станет. Мы дадим вам знать, где мы будем.

— А ты, Ваня, не беспокойся, держись за меня, я, брат, нашу Русь святую пешком исколесил вдоль и поперек, — бодро сказал суфлер. — Пошли… Не знаю только, где Тузика искать?..

— Он тебя найдет, не беспокойся, — сказал Богданов. — Ну, пошли.

Нарым и Колокольцев улеглись на нары и скоро заснули.

ГЛАВА 14

Арестованного Нарыма и Колокольцева через несколько дней выпустили из каталажки. Против Горелова, Наташи, Охотовой, Колокольцева, князя Мусатова и бабы Анны, конечно, не без участия Богатырева, полицией было поднято судебное дело, и никому из нас нельзя было выехать до окончания суда. Дело Богданова, Фирсова и мое было выделено в особое производство.

В домике Гореловых жизнь стала невыносимой: днем и ночью было темно, круглые сутки горели лампы или свечи, — прежде уютный, радостный, освещенный солнцем домик стал похож на склеп; дворик и садик взрыли, в открытых стойлах были видны свиньи и коровы, тут же устроили временно бойню. Вой убиваемых животных и постоянный рев свиней и коров, чувствующих наступление своего конца, сводили с ума Наташу и Горелова. Совершенно измученные последними событиями, они были доведены до отчаяния. Наташа не выходила из дома. Она целыми днями лежала в своей комнатке, которая теперь напоминала темницу. Горелов осунулся и постарел, ему было тяжело смотреть на Наташу: она таяла у него на глазах, почти ничего не ела, не пила и молчала, еле отвечая на вопросы отца, лицо и глаза ее были уже какие-то неживые.

Я приносил им вести из города и приветы от товарищей.

Как только Нарыма и Колокольцева выпустили из-под ареста, они сейчас же отправились к своим друзьям в дом Гореловых и застали там крайне тяжелую картину: как жандармы взрыли и разгромили всю квартиру в ту ночь, так все и осталось в доме неубранным, ни у кого не поднимались руки убирать.

— Николай Павлович, я прошу вас с Наташей сейчас же переехать ко мне, в мой домик, правда, он мал, но зато, как говорят, в тесноте да не в обиде, — умолял приятеля Колокольцев. Нарым поддержал это предложение. Горелов с бабой Анной тоже согласились.

— Я беру на себя все хлопоты по перевозке и переезду в дом Колокольцева, — заявил Нарым и сейчас же отправился за подводами, но предварительно он отправил Наташу с отцом на извозчике к Колокольцеву, а укладывать все нужные вещи остались баба Анна, я и Охотова.

Мы решили взять только самое необходимое, дом же пока запереть и заколотить. Так и сделали. А птичий домик старика Колокольцева превратился в жилой дом, оставшихся птиц пересадили в клетки. Наташа имела отгороженный уголок, где была поставлена ее кровать и положены необходимые вещи. Фитька от нее не отходил ни на шаг; он после удара по лапе начал хромать. Баба Анна и Охотова поселились в кухонке, а Горелов в комнатке вместе с Колокольцевым, и домик одинокого старого актера согрелся человеческим дыханием, в нем затеплилась жизнь. Я тоже перебрался к ним.

Нарым на другой день вечером, после того как ему удалось перевезти Гореловых, пришел очень огорченный и взволнованный.

— Ах, звери, вы понимаете, почему они не посадили с нами Волынского: они его сразу взяли на допрос. Когда они нас всех арестовали и бросили в каталажку, то его начали избивать, он не выдержал и ответил им тем же, тогда они надели на него смирительную рубашку и посадили в сумасшедший дом. Ах, негодяи! Мне удалось узнать: он очень болен, они страшно его избили. Богданова, суфлера и этих рабочих, что нам помогали, им не удалось поймать. Полиция бесится, что не может их найти. На улице совсем посторонние люди жали мне руки и говорили: «Молодцы, актеры, не поддались полиции». Жаль Волынского: он умирает, до чего они его, негодяи, измучили.