Актеры - [46]

— Господа, я прошу кого-нибудь из ваших… ну, начальника…

— Что вам угодно, господин пристав? — выступая вперед, сказал Богданов.

— Позвольте передать вам от имени господина полицмейстера наше извинение по поводу этого печального инцидента и заверить вас, что все эти работы, задуманные господином Богатыревым, мы нашей властью прекращаем. Прошу вас не волноваться и не беспокоиться, все в вашем садике и во дворе остается по-старому, никаких репрессивных мер по отношению к вам полицией предпринято не будет, в чем заверяю вас своим словом. Попросите народ разойтись, — обратился он к своим двум городовым. Народ постепенно стал расходиться. Богданов обратился к приставу:

— Чем вы гарантируете нам неприкосновенность личности и прекращение принятых против нас репрессий? — Пристав ответил:

— Если вам мало моего слова, пожалуйста, я вам сию минуту передам на руки подписанный мной приказ, — и тут же на спине у городового на полицейском бланке написал приказ и передал его Богданову.

В это время как из-под земли выросли городовые. Первым, это увидел Нарым. Он буквально стал крошить кулаками городовых — вот тут-то понадобилась его сила. Волынский орудовал своей рапирой, с которой он не расставался все время. Рабочие не отставали от них и лупили городовых во всю силу; я бросал в них песком и камнями; суфлер действовал своим уже проверенным способом: засыпал врагу глаза нюхательным табаком; баба Анна поливала врага водой из ручного садового насоса; Колокольцев в исступлении, и откуда у него только сила взялась, схватив стул, наносил удар за ударом и довольно успешно; Богданов короткой дубовой скалкой, которой катают белье, буквально ошеломлял городовых своими молниеносными ударами.

В драке на Наташу налетел какой-то верзила городовой и наотмашь ударил ее, она, как сноп, свалилась без чувств. Горелов подхватил дочь и унес ее в дом, а городовой, тот что ударил Наташу, получил такой удар по голове от Нарыма, что сразу рухнул на землю. Но как бы храбро мы ни дрались, мы все-таки были побеждены и через некоторое время сидели во дворе со связанными руками, окруженные городовыми. Двор представлял собой настоящее поле брани.

Все мы, связанные актеры и пришедшие на помощь рабочие, были соединены в одну группу и окружены городовыми. Гордо и величественно, выпятив куриную, тщедушную грудь, носился и отдавал команду пристав Пшеницкий. Потом он подошел к нам и проговорил:

— Ну что, господа актерики, отвоевались!

На него поднял свои прекрасные глаза, полные гнева и ненависти, связанный Богданов и сказал:

— Какое ты ничтожество и дрянь, — и плюнул приставу в лицо. Тот со страшным истошным криком: «А!» — ударил Богданова, за что мгновенно получил сильный удар ногой от Нарыма, и гулко, со всего размаха, грохнулся на землю.

— Эх, молодец, хорошо, а?! — крякнул от удовольствия один из рабочих.

В этот момент, когда внимание было отвлечено от нас, я и несколько рабочих бросились к забору и, перепрыгнув через него, убежали за угол. За нами бросились городовые, но мы спрятались за дом, переждали, когда они пробегут, и переулком скрылись. Затем спрятались в доме одного рабочего.

Арестованных, связанных, окруженных стражей, повели через весь город в полицию и всех посадили в холодную каталажку. А в это время во дворе и садике свирепствовал Штекер. Плотники, столяры, торопясь, строили и воздвигали высокий забор, тесно ставя его к самому дому, причем делали это так: к окнам ставились доски часто, чтобы в доме было темно, а остальные доски прибивали с таким расчетом, чтобы живущим в доме было видно, что делается в саду и во дворе, а там пильщики начали рубить и пилить старые деревья, разбили фонтан, уничтожили и вскопали кусты роз, астр и сирени. Все живое, все, что так недавно доставляло столько радости живущим в домике, лежало уничтоженным, разгромленным.

Наташа, едва пришедшая в себя, лежала в своей комнате. Возле нее сидел Горелов, баба Анна и Охотова. А ночью к Горелову явился жандармский ротмистр с пятью жандармами и приступил к обыску. Обыскали и расшвыряли всю библиотеку, все шкафы, комод, лезли во все вещи, вскрывали полы, ковыряли стенки, перевернули вверх дном весь домик и нашли письмо от Василия Васильевича. Оставили у дверей жандарма дежурить и ушли.

Пока шел обыск в доме Гореловых, в садике и во дворе шла работа плотников, за ночь был построен скотный двор и срочно были привезены свиньи, телята, коровы; все эти животные ревели, хрюкали, мычали. Так издеваться и такое придумать могли только Богатырев и Штекер.

ГЛАВА 13

Актеров и шесть человек рабочих привели и бросили в каталажку. Это был отвратительный, заплеванный погреб, с выходящими на пустырь полуслепыми длинными окошечками с железными решетками. Окна лежали на земле. Сооружение это было очень ветхое и старое. Когда заключенные ходили, стены и крыша так дрожали, что, казалось, вот-вот провалятся и придавят сидящих здесь людей. Кругом гуляли и пищали крысы.

Нечеловечески уставшие, избитые и взволнованные, заключенные повалились на нары и заснули мертвым сном. Среди ночи первым проснулся Богданов. Придя в себя, он начал обдумывать происшедшее и понял: от врагов пощады не жди. Надо что-то немедленно предпринять. Он осмотрел жилище, насколько позволил тусклый тюремный фонарь. Богданов разбудил Нарыма и поделился с ним своими опасениями относительно того, что их ждет. Разбудили суфлера, Колокольцева и рабочих. (Волынского почему-то посадили отдельно). Богданов, подумав, сказал: