Агата Кристи: Английская тайна - [42]
Если ее и терзал творившийся вокруг ужас, вид прекрасных юношей, лишившихся рук и ног, грязь, кровь и гной, то она об этом не говорила. Она наверняка была потрясена, не в последнюю очередь и потому, что соприкоснулась с мужской плотью, будучи юной девственницей, когда ее знакомство с мужским телом ограничивалось репродукциями микеланджеловского Давида. В одночасье ей пришлось переключиться на судна («существовали такие специальные штуки, которые надо было подсовывать для этого»), обмывание лежачих раненых, а поскольку у нее был жених, считалось нормальным, что ей поручали самые мучительные процедуры. «Говорили: „Лучше это сделать тебе, ты ведь замужем“. Я отвечала: „Нет, я еще не замужем“, — но мне возражали: „Все равно лучше это сделать тебе“». Между тем тогда, в конце лета 1914 года, едва ли можно было найти более наивную девушку, чем Агата. Она легко справилась с внезапным переходом в реальность и неким загадочным образом осталась не затронута ею.
«Оробевшая Стелла стояла возле Сестры [читаем в отрывке раннего, неоконченного романа]. В только что выскобленных руках она держала кучку стерилизованных бинтов… Интересно, каково это, иметь близкого человека там, на фронте? Наверняка у большинства девушек там кто-то был. Сама она составляла одно из немногих исключений. Когда разразилась война, она училась музыке в Париже… Стелла была существом одиноким. В основном ее душа варилась сама в себе. Девушка много читала и много размышляла. Она была серьезна — той трогательной нешуточной серьезностью, какая бывает свойственна юности».
Несмотря на все, что довелось увидеть и перечувствовать, Агата по-прежнему жила в мечтах. В «Неоконченном портрете» «она» не работает в ДМО, а дома ухаживает за бабушкой (Маргарет Миллер, почти полностью потеряв зрение, переехала в Эшфилд) и вспоминает воображаемых друзей своего детства: «Но как не думать о Дермоте, который — там? В отчаянии она повыдавала замуж всех своих Девочек: Изабеллу — за богатого еврея; Элизу — за исследователя-путешественника; Эллу сделала школьной учительницей…»
Разумеется, сама Агата сильно повзрослела. Каждый день она пешком отправлялась в госпиталь, располагавшийся в старой ратуше; каждый день узнавала о кончине кого-нибудь из своих бывших партнеров по танцам; каждый день думала, не станет ли он последним для Арчи, и каждый день возвращалась обратно, проделывая долгий одинокий путь в Эшфилд либо отягощенная грустными мыслями, либо вконец изнуренная своими «пьяненькими» солдатами. «Моей бабушке это не нравилось. „Никуда негоже, — сказала она. — Должен быть кто-то, кто будет встречать и провожать тебя“. Я ответила: „Там нет для этого свободных людей…“»[110]
То было отчаянное для Агаты время, однако она не ощущала его как бесповоротно отчаянное. В конце концов оно минует, и ее мир будет восстановлен. Не тот мир, который вокруг — этот, она понимала, изменится, — но ее мир. Пока она молода и мила, пока Арчи пишет письма, исполненные любви и обожания, пока Эшфилд в безопасности и остается домом Клары, жизнь будет пьесой, которую Агата разыгрывает сама. Агата была как Нелл Верекер из «Хлеба великанов», которая вступает в ДМО, но остается все той же «Нелл — Нелл с золотистыми волосами и обаятельной улыбкой».
Нелл выходит замуж за Вернона Дейра, как только начинается война.
«Многие девушки так поступали — отбросив все сомнения, выходили замуж за мужчину, который им нравился, как бы беден он ни был. После войны все как-нибудь наладится. Таково было общее отношение. Но на самом деле за этим скрывался жуткий тайный страх, что потом их больше некому уже будет выбрать и оценить. Сплошь и рядом слышалось вызывающее: „А, не важно, что случится, по крайней мере можно будет сказать, что у меня хоть что-то было…“»
Вот и Агата вышла замуж за Арчи в рождественский сочельник 1914 года. Это был его первый отпуск, и Агата заявила Кларе, что, по ее мнению, самое время ей выйти за него замуж. Клара, безусловно понимая, что контроль за ситуацией ускользает из ее рук ввиду сложившихся обстоятельств — она, например, поддержала желание Агаты вступить в ДМО, — сказала, что на месте Агаты чувствовала бы то же самое. Но на сей раз воспротивился Арчи. Он бравировал — Агата не понимала, что таков был его способ справляться со страхом, — и потчевал ее распространенной тогда среди летчиков точкой зрения на женитьбу: «Пока ты один, все в порядке, но если ты рискуешь оставить после себя молодую вдову, да еще и, вероятно, ждущую ребенка, ты поступаешь эгоистично и неправильно». Агате это не нравилось. Так же как не понравился ей рождественский подарок Арчи: не кольцо и даже не просто какое-нибудь украшение, а шикарный, но безличный дорожный несессер, который она несколько истерично отказалась принять. Но вечером 23 декабря все снова переменилось. Арчи решительно вошел в ее спальню в бристольском доме Пег Хемсли, куда они приехали, чтобы встретить Рождество, и заявил, что они должны пожениться на следующий день. «Я передумал». Такая внезапная решимость и то, как в одночасье он сменил точку зрения на прямо противоположную той, которую столь же уверенно защищал еще накануне, немного напугали Агату. «Но… но ты ведь был настроен так решительно». — «Какое это имеет значение? Я передумал».
