Агата Кристи: Английская тайна - [185]
Он, разумеется, действовал исходя исключительно из интересов Агаты, как он их понимал, и прилагал все возможные усилия, чтобы создать наилучшую схему. В этом ему помогал Энтони с его блестящими «юридическими мозгами». Он наряду с Корком и Розалиндой должен был стать одним из доверительных собственников. Отчасти в этом и заключалась загвоздка. Вся схема — которая, по сути дела, осуществлялась без участия Агаты и в которой она занимала место лишь «наемного раба на зарплате», как она это называла, — была выгодна отнюдь не ей. «Это по-настоящему огорчает Розалинду и Энтони», — писала она Корку в 1956 году. К тому же чудовищная неловкость состояла в том, что пришлось сообщить Агате: чтобы система заработала, она должна прожить еще пять лет. «Как цинично это звучит, — писал Корк. — Махинации с налогами всегда выставляют людей в бесчеловечном свете. Но пожалуйста, поверьте, в том, что касается нашей дорогой Агаты, мы не бесчеловечны».[470] Она прекрасно понимала их смущение («Дорогой Эдмунд, Кукла сделает все от нее зависящее, чтобы прожить еще пять лет»), но ей вся эта затея очень не нравилась, и она хотела отмежеваться от нее насколько возможно.
«Все сложности оставляю Вам и Энтони, которого, подозреваю, они могут даже воодушевлять. На Розалинду можно рассчитывать как на тормозной рычаг, смазанный безукоризненным пессимизмом.
Не расстраивайтесь слишком сильно из-за всего этого. Я всегда знала, что в налоговых делах кости выпадают в пользу лишь одного игрока».[471]
Розалинде и Энтони Агата писала: «Вся эта затея предпринята ради вашего блага, не моего, поскольку средства, обеспечивающие мое существование (и роскошное существование!), остаются более-менее неизменными. А посему, если вы не заинтересованы по-настоящему и не считаете это дело благородным, оставьте все как есть. [Но] если вы оба полагаете, что вероятные хлопоты и осложнения того стоят, тогда — вперед! Лично я не намерена не только беспокоиться о чем бы то ни было, но даже и вникать в это. Считаю, что это целиком ваше дело».[472]
Письмо было переслано Корку как свидетельство безразличия Агаты. «Я решительно не готов продвигаться вперед до тех пор, пока наша схема не получит Вашего безоговорочного одобрения, — написал он ей. — Ее осуществление возможно лишь при условии Вашего полного доверия ко мне и Энтони…»[473] Он не переставал верить, что создание компании необходимо, но отчаянно хотел, чтобы Агата была довольна затеянным предприятием, хотя в глубине души знал, что это не так. Тем не менее она согласилась со схемой.
«Задетая тем, что была названа безразличной (не вами — Энтони), я послала возмущенную телеграмму, отвергающую обвинение. Покладистая — да, но не безразличная… Ладно, оставьте сомнения, Эдмунд, я знаю, что Вы делаете все возможное для моего финансового благополучия (и покоя!), и полностью доверяю Вам и Энтони, тем более что я сама всегда побуждала Вас придумать что-нибудь в этом роде, разве не так? Поэтому не давайте тревогам слишком омрачать Ваше чело».[474]
Но она оказалась права, сомневаясь в том, что придуманная схема защитит ее. В 1957 году департамент по налогам и сборам снова зашевелился. Он оспаривал правомочность передачи налогового бремени по доходам от прав на издание произведений Агаты, которые составили около 120 тысяч фунтов, в руки доверительных собственников. Надо признать, что схема, согласно которой утверждалось, будто Агата «умерла как автор» в 1955 году и возродилась всего лишь как наемный служащий компании с рядовым налоговым индексом, действительно вызывала сомнения. Сначала департамент согласился с подобным изменением ее статуса, потом, как выразился Корк, «передумал легко, как это может делать только корона». Так же как после дела Сабатини в 1938 году, для Агаты начался кошмар налоговых проблем в Америке, в Англии над ней нависла новая угроза ввиду прецедента, ждавшего судебного решения, — на сей раз речь шла об авторских правах покойного писателя Питера Чейни; дело завершилось лишь в конце 1964 года.
Тем временем Корк решил действовать дальше. После успеха «Свидетеля обвинения» возник большой интерес к нему со стороны киноиндустрии; перспектива сотрудничества с Эм-джи-эм казалась простым способом откупиться от налоговиков, если такая необходимость возникнет. Сделка оказалась неудачной. По словам Мэтью, книги Агаты «были просто отданы первому, кто сделал предложение».[475] В начале 1960 года компания Эм-джи-эм заплатила 75 тысяч фунтов за права на экранизацию и телепостановку; в то время ожидалось, что доход — который должен был быть разделен пополам между Эм-джи-эм и «Агатой Кристи лимитед» — будет приличным. И снова Агата усомнилась, и снова оказалась права. «Надеюсь, из-за соглашения с Эм-джи-эм не будет „разбитых сердец“… Но чему быть, того не миновать! И потеряв в деньгах, можно избавиться от забот. Только не надрывайте из-за этого свое сердце, Эдмунд, дорогой…»[476]
В Эм-джи-эм на роль мисс Марпл взяли Маргарет Рутерфорд, которая на первый взгляд совершенно не подходила для нее по своим физическим данным — крупная, с грузной подпрыгивающей походкой, лицом, которое кто-то сравнил с яйцом-пашот, — но при этом с подобающе мягким голосом и чисто английским дамским обаянием. Как написал Розалинде Корк, «она гораздо больше похожа на мисс Марпл, чем иные лишенные простоты американские кокетки, которых нам предлагали. У Эм-джи-эм есть виды на Рутерфорд и на будущее, так что можно надеяться на долгую и прибыльную экранную жизнь мисс Марпл». Первый фильм, «Она сказала: „Убийство“», вышедший в 1961 году, являлся экранизацией «В 4.50 из Паддингтона». Он имел хорошие сборы, но у Агаты были основания написать Корку после семейного просмотра фильма в кинотеатре «Ригал» в Торки: «По правде сказать, фильм весьма слабый! Я так и думала тогда, вечером, в Лондоне, но не могла сказать этого в присутствии Маргарет Рутерфорд, тем более что она-то как раз очень хороша. Я подумала: может, у меня сложится другое впечатление, если я еще раз посмотрю фильм в настоящем кинотеатре, с публикой? Но нет, решительно нет».
