Агата Кристи: Английская тайна - [180]
Работы в Нимруде начались в 1949 году. Как это уже стало для них привычным, Агата и Макс сначала отправились в Багдад, куда прибыли в январе и где Агата, отдыхавшая от работы большую часть предыдущего года, снова принялась за писание. Это тоже вошло в привычку. Именно в Ираке она в основном и писала. В Нимруде, по утрам, когда дом археологов пустовал, она работала в нем, пока за пятьдесят фунтов не пристроила к нему отдельную комнату из саманного кирпича. Комната была квадратной, в ней стояли лишь стол и стул да на стенах висели две картины иракских художников и ее меховой полушубок-размахайка, который она надевала, когда становилось холодно. Это был «бейт Агата» — «домик Агаты». В нем она сочинила большую часть книг 1950-х годов и начала «Автобиографию» в жанре вольных набросков.
За окном этой комнатушки постоянно стоял шум-гам: кричали люди, лаяли собаки, что-то лязгало. «Рев моторов на лондонских улицах по сравнению с этим — ничто».[451] Основным объектом раскопок был холм, под которым покоилась древняя цитадель. Хотя в конце концов были раскопаны и храмы, и дворец правителя, датируемый восьмым веком до н. э., и квартал жилых домов, и крепость, начались работы с того, что получило название Северо-западного дворца, заложенного Ашурнасипалом Вторым и отчасти раскопанного Лейардом. В нем была найдена стела, покрытая клинописью, в тексте описывались титулы царя, его труды и военные победы, а также — во всех подробностях — грандиозный пир, устроенный в честь этих достижений. Выдающаяся находка. Шурфы глубиной двадцать пять метров были расчищены с помощью оборудования, взятого напрокат у иракского отделения компании «Бритиш петролеум», и в глубине обнаружились неожиданные сокровища: например пара лошадиных шор из слоновой кости, украшенная изображениями сфинксов. В 1952 году на обложке журнала «Иллюстрейтед Ландон ньюс» была напечатана фотография «2600-летней Моны Лизы» — женская головка с раскосыми глазами и чувственными губами, вырезанная из слоновьего бивня. У другой женской головки из слоновой кости были глаза навыкате и рот-щель: «Сестра-уродка».
Находками из слоновой кости (а также фотографированием и составлением каталогов) в основном занималась Агата. У нее было женское чутье на подобные вещи, какого не было у других сотрудников Макса. Это она, например, посоветовала несколько недель подержать «Мону Лизу» завернутой во влажные полотенца, чтобы дать возможность древней слоновой кости постепенно приспособиться к сухому воздуху. Много занималась она и очисткой находок:
«У меня, как у любого профессионала [писала она в „Автобиографии“], даже появились свои любимые приспособления: палочка из апельсинового дерева — быть может, когда-то она служила тонкой вязальной спицей… баночка косметического крема, с помощью которого удобнее всего было очищать от грязи трещины, не повредив при этом хрупкую слоновую кость. Мой крем пользовался таким успехом, что недели через две от него ничего не осталось и мне нечем было мазать свое бедное старое лицо!»
В 1953 году она почти в одиночку восстановила более тридцати клинописных табличек из слоновой кости и дерева; их подняли на поверхность разломанными на крохотные фрагменты. Это было ее «великим вкладом в археологию», как писала Джоан Оутс, познакомившаяся с Агатой годом раньше, когда в качестве студентки Кембриджа, ведущей исследовательскую работу, жила в Багдаде в доме БША, «фактически являвшемся для Макса и Агаты родным домом, когда они там пребывали».[452]
Дом с мощеным внутренним двором и балконом, на котором обычно завтракала Агата, стоял прямо на берегу Тигра. Это было очаровательное место и весьма комфортабельное по сравнению с Нимрудом, полностью лишенным удобств. Впрочем, и в свои шестьдесят с лишком лет Агата оставалась неприхотливой в быту: прекрасно мирилась с протекающей крышей дома археологов, спокойно могла провести ночь в палатке, сквозь свод которой дождь лил как из гигантского ведра («ничуть не хуже, чем из лопнувшей бутылки с горячей водой»[453]), с тем, что воду для еженедельной вечерней ванны по четвергам («викторианской сидячей ванны, какие все еще сохранились кое-где в Ираке»[454]) таскали из Тигра на двух осликах и в ней вполне могла оказаться лягушка или рыба. А вот тамошний климат переносить было трудно: безмятежное зеленое благолепие Нимруда могло в один миг оказаться сметенным внезапной бурей.
«Сижу и пишу тебе посреди осыпающей нас градом свирепейшей бури, какую я только видела в жизни [писала она Розалинде в апреле 1957 года]. Обстановка напоминает паром через Канал — повсюду ведра! В них стекает вода, просачивающаяся сквозь крышу. Кабинет Макса может служить отличным плавательным бассейном! Хорошей погоды вообще не было: десять дней назад наступила такая удушающая жара, что мы почти умирали, пот со лба капал у меня в проявитель и на находки из слоновой кости, которые я очищала. А теперь вот уже два дня — жуткие грозы, дорогу смыло полностью…
