Агасфер. Чужое лицо - [172]

Среди солдат и дружинников возник ропот: они надеялись, что в незнакомую Японию они отправятся все вместе.

Однако победители были твердо намерены придерживаться санитарных правил.

Ландсберг был в числе немногих дружинников, которых японское военное командование признало комбатантами. Но это не сблизило его с большинством офицеров. В нем по-прежнему видели вчерашнего каторжника и лавочника. К тому же дружина под командованием Ландсберга оказалась едва ли не единственной, оказавшей захватчикам реальное сопротивление. Она была назначена в прикрытие поспешно отступавшему без боев гарнизону под командованием «судебного генерала» Ляпунова и за несколько дней ожесточенных боев с наседающими японцами была почти полностью уничтожена. Это тоже отразилось на взаимоотношениях офицеров и вчерашнего каторжника. За спасенные жизни и свое бескровное отступление его никто даже не поблагодарил.

И вот первый транспорт с военнопленными снялся с рейда и пошел по Татарскому проливу на юг. Через несколько часов по левому борту показалась бухта Беллинсгаузена, где была расположена фактория компании «Семенов, Демби, Берг и К°».

– Смотрите, смотрите, господа! – закричал кто-то из офицеров, разглядывая берег в сильный бинокль. – А вон, кажется, и наш чиновник для особых поручений, однорукий Берг! Учитесь, господа, как нужно войну пережидать!

Бинокль переходил из рук в руки. Офицеры комментировали «отсидку в глуши» Берга, не стесняясь в выражениях. А когда из-за верхушек деревьев показался японский флаг, реявший над зданием фактории, возмущению офицеров не стало предела.

– Господа, давайте все вместе: предатели! Пре-да-те-ли!

Транспорт проходил довольно близко от берега, и дружное скандирование донеслось до кучки людей, махавших вслед пароходу руками и шапками.

– Пре-да-те-ли! Пре-да-те-ли!

Руки провожающих на берегу невольно опустились. Опустились и головы. Стараясь не глядеть друг на друга, люди стали расходиться…

Эпилог

(октябрь 1905 г., Япония)

Для покидающих Японию русских военнопленных была привлечена едва ли не целая флотилия зафрахтованных Российским правительством и Международным Красным Крестом кораблей. Японцы, к немалому удивлению россиян, провожали своих невольных гостей весьма тепло и явно старались оставить о себе только хорошее впечатление. Для офицеров и даже нижних чинов устраивались банкеты, делегации японских военных и различных гражданских организаций засыпали их подарками, цветами и сувенирами.

Ландсберга, как, впрочем, и прочих военнопленных офицеров, возвращающихся домой, вся эта постановочная теплота прощания со вчерашними врагами казалась искусственной и сильно раздражала. Вот и теперь, получив цветистое приглашение японских властей на пароход «Генуя», который должен был отвезти большую группу русских военнопленных на родину, он поспешил отделиться от земляков и ушел в конец причала. Дожидаясь сигнала о начале погрузки личного состава, он присел на круглую каменную тумбу. Здесь никто не помешает ему скормить голубям печенье, упакованное в красивый бумажный пакет, и не обидеть при этом японских дам из очередной депутации, раздарившим русским офицерам свои знаки внимания.

Он крошил печенье, и вскоре у его ног собралась приличная стайка серых беспородных голубей – совсем как в России. С одной только разницей: здесь к голубям присоединились две крупные бело-черные чайки с оранжевыми перепончатыми лапами. От ног человека они держались подальше и сердито покрикивали на сизарей, а то и норовили стукнуть их длинными крепкими клювами, чуть загнутыми на кончике.

– Господин Ландсберг? Боже мой, это вы! Конечно же, вы!

Ландсберг удивленно поднял голову и увидел высокого господина в светлом европейском костюме-тройке и шляпе-канотье желтого цвета. Незнакомец стоял спиной к яркому солнцу, и тень от шляпы закрывала его лицо.

– Простите, не имею чести, – Ландсберг все же встал с тумбы, несколько раздосадованный тем, что некто застал его за таким мальчишеским занятием – кормлением голубей.

– Не имеете чести? – весело повторил незнакомец и сдернул шляпу. – А так?

В движении его левой руки, снявшей шляпу, было что-то необычное, и Ландсберг невольно поглядел сначала на эту руку, а потом уже поднял глаза на лицо. И рука, и лицо оказались знакомыми. Вернее, даже не рука, а протез левой кисти, обтянутый белой перчаткой.

– Берг? Господи, вы ли это? – в свою очередь поразился Ландсберг. – Вы тоже в Японии… Но какими судьбами?

– Военными! – невесело усмехнулся Агасфер. – Как увидел вас, кинулся следом. Руку, признаться, почти протянул, да засомневался в последний момент. Подумал – захотите ли подать свою? Вы помните, когда мы виделись с вами в последний раз? Вы стояли у борта японского транспорта, увозившего сахалинский гарнизон в Японию, а группа офицеров, стоявших рядом, скандировала: «Предатели! Предатели!» Ну, неужели забыли? А я стоял на берегу бухты Беллинсгаузена, над крышей фактории в Маоке реял японский флаг… Подумать только – прошло меньше года, а кажется, что миновала целая жизнь!

– Я никогда не обвинял вас в предательстве! – Ландсберг протянул Агасферу руку, которую тот крепко пожал. – Недоумевал – было дело! Да и сейчас, увидев вас, признаться, пребываю в некотором смятении чувств. Спроси у меня час назад кто-нибудь про вас – наверняка предположил бы, что вы продолжаете трудиться на своей фабрике. Только нынче, по-моему, южная половина Сахалина вместе с Маокой перешла к победителям?