Африка африканеров - [53]

, решил взорвать бомбу на вокзале в Йоханнесбурге. 26 июля 1964 г. незадолго до назначенного времени он предупредил по телефону полицию и нескольких журналистов о том, что на вокзале оставлен чемодан с бомбой. Говорят, что полиция вполне успела бы обезвредить бомбу, но сознательно не стала этого делать, прекрасно понимая, что подобный акт никак не может вызвать сочувствия у населения, а кроме того, даст все основания для новых репрессий.

Так и случилось: бомбой убило старую женщину и тяжело ранило человек двадцать, в том числе нескольких детей, причем одна маленькая девочка лишилась зрения. Полиция была в полном восторге, вся пресса только и писала об этом. На первых страницах газет помещались фотографии несчастных жертв, детей, оставшихся калеками на всю жизнь… Харриса тут же арестовали, и 15 сентября ему предъявили обвинение в саботаже и убийстве. Как и на всех остальных процессах, выступали свидетели обвинения. Полиция использовала обычные свои методы: согласно закону «о девяноста днях», арестовали всех, кто мог оказаться ей полезен; не в силах вынести пыток, люди признавались во всем, что от них требовалось. Харриса приговорили к смертной казни. Выяснилось, что он был автором письма к Фервурду, в котором говорилось, что, если министр не объявит по радио о предоставлении свободы всем политическим заключенным, об отмене домашних арестов и о созыве нового Национального конвента, он, Харрис, и его друзья из Африканского движения сопротивления начинают систематическое истребление белых.

Защита объявила его сумасшедшим. Адвокаты в один голос заявили, что Харрис подложил бомбу в невменяемом состоянии, так как был маньяком и страдал комплексами параноика. Но правительство и психиатры и слышать ничего не хотели, Харриса казнили. Он был повешен в начале года. Перед смертью Харрис пел «Мьг победим». Он очень любил Кеннеди… Либеральная партия исключила его из своих рядов, так же как и всех, остальных участников этого дела. Мы против насилия. Хотя жена Харриса, Анна, осталась почетным секретарем партии. Это очень мужественная женщина.

Я сказала Микаэлу, что Харрис, на мой взгляд, был не так уж безумен, во всяком случае не безумнее большинства людей в Южной Африке, что апартхейд всех без исключения делает параноиками, независимо от того, белый ты или черный. Фервурд помешанный, Форстер буйнопомешанный, да и всех остальных, кто изобретает эти ужасные законы, неплохо было бы вместе с ними упрятать в сумасшедший дом. Не говоря уже о том, что люди, вынужденные безропотно сносить их законы, тоже становятся безумными. Но, пожалуй, самое страшное в этой стране быть белым и страдать вместе с черными.

— Это верно, — говорит В ответ Микаэл, — мы больное общество.

Последние дни своего пребывания в Кейптауне я провожу в университете. Постепенно начинаю понимать руководителей НЮСАС (исполненных, казалось бы, самых благих намерений), которые в ответ на мои вопросы, почему они не могут организовать массовых демонстраций, отвечают: «Да ты понятия не имеешь о здешней полиции! Она в мгновение ока разгонит нас дубинками». А когда я начинаю рассказывать им о том, что у нас во Франции во время алжирской войны полиция тоже не отличалась особой мягкостью, но что тем не менее наши студенты не боялись выходить на улицу, они отвечают: «Да ведь ваш НССФ[54] коммунистическая организация, чего же вы хотите!»

Однажды мне довелось участвовать в одном мероприятии, организованном «Купугани» — благотворительной ассоциацией, которая занимается добрыми делами для цветных. На языке зулу «Купугани» означает «становитесь лучше». Члены этой организации покупают продукты и одежду, а затем распределяют их в африканских кварталах. В Кейптауне «Купугани» занимается главным образом метисами из Шестого квартала, одного из самых старых кварталов, расположенного чуть ли не в центре города. Кстати, квартал этот объявлен «белой зоной», и двадцать тысяч человек должны уехать оттуда до конца года, хотя новая локация, где им предстоит жить, в тридцати километрах от городах, еще не готова.

Университетская секция «Купугани» ведет также курсы по ликвидации неграмотности и несколько раз в неделю устраивает дежурство на санитарном пункте. Форстер, нисколько не страшась показаться нелепым, заявил уже однажды, что НЮСАС — «отвратительная организация, которая играет с огнем», а теперь он решил взяться за «Купугани», обвинив эту организацию в том, что и она тоже «играет на руку коммунизму, прикрываясь ширмой благотворительности, и куда больше думает о политике, чем о супе».

Надо сказать, студентки, с которыми я провела целый вечер в Шестом квартале, ничуть не похожи на революционерок. Среди них есть и такие, что входят в ассоциацию консерваторов[55].

В автобусе по дороге на санитарный пункт девушки щебечут не переставая. Одна из них показывает обручальное кольцо, усыпанное бриллиантами. Все с завистью желают ей счастья. Что заставляет их вести вечерние курсы для метисов и африканцев? «Хочется чем-нибудь заняться, а то скучно», — говорит одна. А другая, похожая чем-то на американскую киноактрису Джейн Фонда, заявляет: «Они такие несчастные, а эгоисткой быть нехорошо». «Интересно поближе познакомиться с туземцами, — произносит третья с дрожью в голосе. — Мы ничего о них не знаем, ни что они собой представляют, ни о чем они думают, а так можно кое-что узнать».