Африка африканеров - [24]

Если вам встретится, например, банту, которого по виду можно принять за интеллигента (врач или учитель), на первый взгляд вам покажется, что он рассуждает точно так же, как, вы. А на самом деле ничего подобного: достаточно какой-нибудь малости, и он готов нацепить на себя перья и пуститься в пляс вокруг костра…

Итак, мы предоставим банту развиваться постепенно и научим их управлять друг другом в хоумленд, за примером далеко ходить не надо, существует уже Транскей, там есть свой парламент, свой премьер-министр и собственные депутаты. Со временем таких национальных центров, или бантустанов станет пять или шесть, там будут собраны все банту. Мы начали с Транскея, так как это самый значительный резерват, но вскоре такие же бантустаны создадут в Зулуленде, Сискее, Тсонга и Венда. Ибо было бы ошибкой полагать, что банту представляют собой единый народ. Лучше распределить их по отдельным национальным центрам, гражданами которых они станут. Впрочем, и сейчас уже банту, говорящие на языке коса, официально считаются гражданами Транскея. Вот почему им требуется специальный пропуск для передвижения по стране…

Я слушаю его и думаю, что это все равно, как если бы «черноногие»[31] поделили Алжир по собственному своему усмотрению, и алжирцы должны были бы возвратиться в свои «родные дуары», наделенные некоторой автономией. Таким образом национальные центры оказались бы смещены в — самые бедные районы: Кэбилию, Орес, Варсенис. Провели бы и племенное деление. И алжирцы, испокон веков жившие в Алжире или Оране, были бы провозглашены гражданами тех районов, где они отродясь не бывали. Такие горные слаборазвитые «резерваты» со всей очевидностью не могли бы уместить да еще прокормить двенадцать миллионов алжирцев. И вот, получив специальные пропуска и годовые контракты, они, подобно каторжникам, без какого бы то ни было трудового законодательства обязаны были бы работать на плодороднейших землях Митиджи и Оранской области или же на нефтяных промыслах. Причем они считались бы эмигрантами, а эмигрантам не положено возить с собой семью, и потому на весь срок контракта их упрятали бы в лагеря для «несемейных», где-нибудь в окрестностях «европейских» городов.

Думая об этом, я слушаю Стреенкампа, а тот соловьем разливается, повествуя о прелестях «раздельного развития».

И еще, как всякий раз, когда приходится беседовать с африканером, я размышляю, в своем ли он уме или до невероятности наивен, а может быть, наоборот, неслыханно циничен.

А вернее всего, и то, и другое, и третье — все вместе.

Я спрашиваю, а какое решение предполагается принять в отношении метисов и индийцев, ведь у них-то нет хоумлендов.

— Ничего, что-нибудь придумаем, — говорит Стреенкамп. — Создадим для них отдельные муниципалитеты, отведем специальные зоны, где у них будут свои представительные советы. Впрочем, после того как принят закон о расселении по групповым районам, они и так уже живут в специально отведенных для них зонах. Осталось только создать у них большой совет, который подчинялся бы министерству по делам метисов.

И добавляет с этакой печалью в голосе:

— Поверьте, им должно быть грустно, ведь метисы, это почти что белые. В Кейптауне, например, они живут вместе с белыми. Но другого выхода нет. Если не ввести для них, так же как и для всех остальных, раздельного развития, то в один прекрасный день в этой стране все станут метисами, так случилось в Бразилии. Представляете себе? Ведь это значит открыть свободный доступ; коммунизму!

Мне с трудом удается избавиться от Стреенкампа, которому настолько понравились мои «широкие взгляды», что он непременно хочет пригласить меня к себе и зачитать собственный труд, посвященный Транскею. Он выходит со мной на улицу, а прощаясь нашептывает: «Нет, вы не уедете из этой страны. Мы найдем для вас мужа». Вот уж спасибо!

Я уезжаю из Йоханнесбурга в Кейптаун в тот самый момент, когда Особый отдел проводит обыски у всех продавцов пластинок, чтобы узнать имена и адреса тех, кто покупает пацифистские американские или английские песни, осуждающие войну во Вьетнаме и призывающие на борьбу за гражданские права. Кроме того, арестовали и подвергли допросу нескольких певцов-африканеров из молодежи за то, что они перевели на африкаанс некоторые из этих песен.

Придется лететь четыре часа самолетом, чтобы пересечь плато, протяженностью в тысячу семьсот километров, отделяющее Йобург (так здесь называют Йоханнесбург) от Кейптауна. И это еще ничего, ведь Южно-Африканская Республика занимает площадь в 1223 тыс. квадратных километров. В самом скором поезде до Кейптауна мне пришлось бы ехать около двадцати шести часов. Я просто подскакиваю, когда узнаю, что от Кейптауна до Порт-Элизабета и Ист-Лондона, ближайших намеченных мною пунктов, мне предстоит путешествовать в поезде тридцать девять часов. Понятно, почему здесь все пользуются самолетами.

Пролетая над бескрайней дикой пустыней Большой Карру (в этом районе расположен один из самых значительных в мире центров по разведению баранов), листаю газеты, и вдруг меня словно кольнуло в сердце. Еще раз перечитываю газетные строки: Форстер, тогда министр юстиции, снова начал нападки на НЮСАС. Он заявил, что руководители студенческой организации играют с огнем, раз они не боятся устанавливать связь с кубинскими и алжирскими студентами. Кроме того, он добавил, что ему известно, с чьей помощью эта связь была установлена. «Студентов учат из-за границы саботажу, видно, собираются внедрить в нашей стране коммунизм». На какое-то мгновенье меня охватывает тревога: не слишком ли я разоткровенничалась с Энтони и его женой?