Африка африканеров - [14]

Они с вежливым и печальным удивлением расступаются при моем приближении. Но ни единого враждебного взгляда, одно лишь изумление. Я хотела поговорить с ними, но едва я приблизилась ко входу в лагерь, как путь мне преградил белый полицейский: «Мадемуазель, это очень опасно. Не советую вам этого делать».

Возвращаюсь назад, а в это время черные полицейские, не замедлив пустить в ход дубинки, загоняют горняков обратно в лагерь.

Энтони, у которого оказались знакомые в пресс-центре Горной палаты, раздобыл мне пропуск на рудники.

На рассвете мы отправляемся на тот же самый рудник. Нас уверяют, что покажут нам все, но на деле мы увидели лишь штреки, где обучают африканцев, прибывших из резерватов.

Когда мы приехали на рудник, где стояли роскошные автомобили белых рабочих, уровень жизни которых, как, впрочем, и всей остальной части белого пролетариата Южной Африки, занимает второе место в мире после США, нас взял на попечение инженер, по происхождению шотландец. Гостей наряжают горняками (белыми, разумеется): яркая чистая брезентовая накидка, сапоги, сверкающие каски. Горняки-африканцы, как правило, одеты в лохмотья, потому что, как мне сказали, им самим приходится покупать себе рабочую одежду. Самые дешевые сапоги стоят два с половиной фунта стерлингов (сорок франков), т. е. половину месячного заработка черного рабочего; брюки — два фунта восемь шиллингов.

У подножия металлической башни, возвышающейся над шахтой, африканцы ждут своей смены. Бригады подбираются по племенному признаку: основа основ апартхейда и незыблемая убежденность африканеров состоят в том, что негры различных племен не ладят друг с другом, хотя это, большей частью, неправда. Такой метод подбора бригад получил широчайшее распространение, его цель — воспрепятствовать зарождению национального самосознания у африканцев.

Прежде чем войти в темную и сырую железную клеть, которая опустит нас на дно шахты, мои спутники, переодетые горняками, вовсю позируют перед фотоаппаратом, не обращая внимания на снисходительные улыбки африканцев и босс-боя[16] с удивительным обезьяноподобным лицом. Рядом со мной оказались директор отделения фирмы «Рено», обслуживающего этот район Африки, «не то чтобы расист, но…», и темнокожий египтянин, принявший христианство. Он без умолку все говорит и говорит по-французски, решив, видно, доконать меня своими фашистскими и расистскими бреднями.

Наконец мы спускаемся с молниеносной быстротой. Болят уши, дыхание перехватывает, голова горит. Золотые шахты — самые глубокие в мире. Внизу одна девушка из нашей группы упала в обморок, босс-бой едва успел подхватить ее. Бедняга не знает, как ему быть, подумать только, белая женщина у него на руках! Может, теперь его будут преследовать за нарушение-Закона о борьбе с безнравственностью?[17].

И тотчас же белые рабочие устремляются к несчастному созданию и уносят испускающую стоны бедняжку. Но жара и в самом деле невыносимая.

Сначала мы садимся в маленький поезд, потом с трудом пробираемся через многочисленные рельсы, иногда приходится сгибаться чуть ли не пополам, натыкаясь каской на камень или деревянное крепление и прижимаясь к холодной, липкой стене. С адским железным громыханьем снуют взад и вперед вагонетки, набитые породой. Самое трудное пересекать стыки: того и гляди свалишься от сильной струи сжатого воздуха, обеспечивающего вентиляцию, или споткнешься о балку, спускаясь по расшатанным лестницам и грязным скатам, едва различая, куда ступаешь в желтом мигающем свете шахтерской лампочки. Через какие-нибудь полчаса я уже совершенно отупела от шума и взрывов, от жары и влажности и чуть не плачу.

Навстречу начинают попадаться группы негров, прибывших сюда прямо из резерватов, которых за один день собираются обучить ремеслу. Они обезумели от страха, и я их понимаю, я сама в таком же состоянии. С одной только разницей: я могу притвориться и грохнуться в обморок. А им придется здесь работать по крайней мере год. К тому же они никак не могут разобраться ни в грохоте, доносящемся снизу, из-под земли, ни в тех указаниях, которые кричат им по-английски или на «фанакало», тарабарском языке, изобретенном управляющими рудником. Это новоиспеченное наречие — невероятная смесь всевозможных слов, почерпнутых из диалектов различных африканских языков.

Навстречу нам попалась группа африканцев, которые нестройным хором пытаются повторить: «Взрывчатые вещества опасны» (на «фанакало» это звучит примерно так: «Штука, которую берешь в руки, которая делает больно и грохочет, как гром»); при виде нас их заставляют вытянуться по стойке смирно, а босс-бой, обучающий их, начинает вопить по-английски: «Доброе утро, сэр», и они послушно повторяют «Доброе утро», скосив в нашу сторону круглые глаза. Невыносимо.

Как объяснил мне впоследствии один из профсоюзных деятелей, живущий под ограничениями домашнего ареста, для африканцев нет профессиональных училищ. Когда в 1907 г. на руднике в Ньюклейнфонтейне началась забастовка белых горняков, то вдруг обнаружилось, что рудники прекрасно могут обходиться и без них, потому что в ту пору рудокопы-африканцы были еще в достаточной степени квалифицированны. Белые испугались и снова начали бастовать, требуя введения расистских законов, которые охраняли бы права «бедных белых». И в результате открытое в 1911 г. техническое училище горняков было закрыто для цветных.