Африка африканеров - [16]

Компаунд — это огромный четырехугольник, застроенный длинными одноэтажными бараками с пронумерованными дверями, с крохотными, зарешеченными окошками, стекла которых выбиты. Рудокопы, объясняют нам, расселяются по племенам; администрация по собственному усмотрению назначает у них главного.

Полицейские патрулируют с тяжелыми дубинками в руках. В комнате размещается иногда до дюжины человек. Кроватей нет, лишь каменные скамейки без матрасов, покрытые рваными одеялами. Только босс-боям полагаются соломенные матрасы.

В этой стране только и слышишь бесконечные разговоры о племенных различиях и племенных обычаях… Но здесь, в общежитиях, я не вижу ни одного сувенира, ни единого украшения, которые напоминали бы рабочим о родном краале. Жаровни, несколько старых глиняных посудин, мешки из-под картошки, чтобы укрываться от холода, вот и весь их скарб.

Люди, свободные сейчас от работы, стирают свое истрепанное белье в единственном водоеме. Они наполовину голые. Вряд ли потому, что им так нравится, видно, как они дрожат от холода.

Завыла сирена, возвещая о наступлении обеденного перерыва. Со всех сторон сбегаются люди, в руках у них импровизированные котелки, сделанные из консервных банок. Нас ведут в какой-то сарай, где повара, вооружившись огромными черпаками, раздают обед. Что» касается обилия, то тут ничего не скажешь, так оно и есть. «И все это бесплатно», — с гордостью заявляет старший по лагерю. Я едва удержалась, чтобы не спросить его, а платят ли быки за сено, которым их кормят.

Сегодняшний обед, о котором говорят, что он приготовлен «научным» способом, состоит из проса и фасоли, в этом вареве плавают куски баранины. Мясо так скверно пахнет, что меня начинает тошнить.

На улице раздают чай и кофе. Рудокопам полагается еще и так называемое «пиво банту», которое варится здесь же, в лагере. Вот уж на чем не экономят. Мужчины пьют его целыми бидонами. Говорят, пиво это содержит всего три процента алкоголя, но в таких дозах эффект обеспечен.

Брожу по лагерю. Люди выглядывают в окна и улыбаются печально, приветливо. Должно быть, они пони-мают, что я нездешняя. Когда долго смотришь на эту безликую массу, начинаешь постепенно различать людей, из которых она состоит. Есть среди них интеллигенты, которые читают книги или незапрещенные африканские газеты (хотя глупее этих газет трудно что-нибудь придумать: это комиксы об Африке, созданные белыми); есть и такие, что тоскуют по своей семье, они пишут письма; одни затеяли шутливую борьбу, чтобы быть в форме, другие, стараясь забыться, печально перебирают струны гитары или играют на флейте…

И снова меня охватывает все то же ужасное ощущение, я задыхаюсь, мне кажется, что я в клетке, в плену вместе с другими белыми. Как бы мне хотелось поговорить с этими африканцами, узнать, откуда они, как жили раньше, что думают о будущем. Но вокруг бродят полицейские, в любую минуту готовые доложить, что «белая девушка задает вопросы кафрам».

Профсоюзный деятель, которого я встретила у Энтони, рассказывает, что сегрегация в профсоюзах существует с 1922 г., т. е. после знаменитой забастовки белых горняков. В 1924 г. закон о примирении в промышленности («Industrial conciliation act») практически исключает африканцев из профсоюзов.

— Официально тогда еще не было объявлено о том, что признаваемые законом профсоюзы должны объединять только белых, но уточнялось, что туда могут входить лишь те, кого не касается закон 1911 года о регламентации туземного труда («Native Labour Regulation, act»), иными словами все, за исключением африканцев.

Когда в 1948 г. Националистическая партия пришла к власти, было принято новое законодательство о труде по образу и подобию нацистских законов.

— Теперь заработная плата зависит не от коллективного соглашения между рабочими и хозяевами, а от государства, являющегося отцом всех трудящихся, только оно по наитию божьему знает, что для них хорошо. Господин Схуман, первый министр труда, принадлежавший к Националистической партии, еще в 1944 г. говорил о необходимости очистить южно-африканские профсоюзы от «англо-еврейской» заразы[22], а в 1945 г. по его предложению был принят закон о туземном труде (о разрешении споров), определявший условия работы африканцев. Закон этот запрещает профсоюзам белых принимать рабочих-африканцев, а профсоюзы африканцев вообще объявляет вне закона, причем всякая попытка небелых начать забастовку карается штрафом в размере пятисот фунтов стерлингов и тремя годами тюремного заключения.

Кроме того, мой новый знакомый рассказывает, что действия профсоюзов белых были разрозненны.

Один только «Южно-африканский совет профсоюзов» (South African Trades and Labour Concil), в рядах которого числилось несколько африканцев, оказал вначале некоторое сопротивление, но вскоре согласился исключить черных и заявил в своей декларации, что в будущем отказывается заниматься политикой.

— Это была победа Националистической партии, — продолжает мой собеседник. — Тем не менее профсоюзы белых раздирали противоречия, потому что в их рядах уживались расизм, склонность к консерватизму и классовое самосознание. Так, Совет профсоюзов (Trade Union Council) принимал в свои ряды индийцев, а черных — нет; в более правую Федерацию профсоюзов (Federation of Trade Union) наряду с профсоюзами белых входили и несколько смешанных; Координационный совет южно-африканских профсоюзов (Coordination Council of S. A. Trade Union), чрезвычайно реакционная организация, объединял только белых; и наконец, весьма представительная федерация железнодорожников (The Federal Consultative Council of the Railways) принимала исключительно белых.