Африка африканеров - [13]

Спрашиваю гида, часты ли несчастные случаи на рудниках.

— Их вообще не бывает, — заявляет он. — Это идеально чистая работа. Не то что в шахтах, где добывают уголь.

Энтони шепчет, что согласно статистике, приведенной в отчете Горной палаты, с начала века сорок тысяч рудокопов погибло на рудниках во время взрывов. Кроме того, полагают, что более восьмисот шахтеров умирает ежегодно от септицемии. Основная причина несчастных случаев — расистская политика, в результате которой африканцы лишены возможности приобретать необходимый опыт.

— Что же касается белых, — добавляет он, — то их продвижение по службе определяется отнюдь не профессиональными качествами, а всего лишь цветом их кожи. Да и какое значение имеет для белого смерть какого-то там боя?

Всеми рудниками по существу владеют семь финансовых групп. Впрочем, они же контролируют и экономику всей страны с помощью банков, страховых, промышленных и торговых компаний. Наиболее крупными горнорудными компаниями являются «Англо-Америкен корпорейшн», принадлежащая Гарри Оппенгеймеру, который владеет также «Де Беерс Консолидейтед», концерном, контролирующим чуть ли не весь алмазный рынок в мире, «Консолидейтед Голдфилдс», основанная Сесилем Родсом, «Сентрал Майнинг энд Инвестментс», «Англо-Трансваал», «Юнион Инкорпорейтед» и «Йоханнесбург Консолидейтед Инвестментс». Они контролируются английским и американским капиталом. Но после 1948 г. африканеры тоже завладели несколькими рудниками, такими, например, как «Федерал Мейнбоу».

Рудник, на который мы едем, принадлежит «Сити лимитед», он существует с 1899 г., там занято восемь тысяч горняков и добывается триста тысяч унций золота в год. Об этом рассказывает наш гид.

Танцы происходили не в самом лагере, а на специально отведенной площадке. Нас предупреждали, что танцы — развлечение для горняков, а потому наше присутствие здесь будто бы не очень желательно. На самом же деле собрались одни только белые с ребятишками. И лишь в уголке, отгороженная от остальной части публики железной решеткой, — небольшая группа африканцев.

А наверху, над скамьями амфитеатра, с той стороны, где сидят африканцы, — невероятное количество черных полицейских, вооруженных огромными дубинками. Говорят, они там затем, чтобы не допускать рудокопов, которые не участвуют в танцах, близко к площадке. А таких, верно, много, их приглушенные голоса доносятся до нас, словно могучее дыхание океана.

Спектакль уже начался. Предусмотрено более двадцати девяти танцев, которые исполняются представителями различных племен страны.

Принимать участие в танцах разрешается только самым крепким на вид. Не знаю, что побуждает африканцев соглашаться выставлять себя напоказ перед белыми. Удовольствия, во всяком случае, они от этого не получают, танцуют с явной неохотой и нередко усаживаются прямо посреди площадки на землю, скрестив руки на груди. Тогда белые в котелках (по всей видимости надсмотрщики) подгоняют их, выкрикивая что-то на африкаанс или на языках африканских народов.

Полуобнаженные рудокопы выряжены пи с чем не сообразно, как утверждают мои друзья: у одних на голове перья, на других — шкуры убитых зверей, на некоторых — цветные майки, которые делают их похожими на футболистов.

На мой взгляд, спектакли эти преследуют одну единственную цель: унизить африканцев, заставить их в виде пародии изображать перед белыми то, что для них имеет какой-то определенный смысл.

Белые шумно и смачно хохочут, воистину «цивилизованная» публика. Меня охватывает такое чувство, будто это мы, белые, за железной решеткой в клетке, мы — дикие люди с примитивным складом ума, это чувство не раз вернется ко мне впоследствии.

Я задыхаюсь. Где-то сзади, за ареной, слышится рокот тамтамов: вот куда надо было пойти. Светловолосый мальчик кричит своей матери: «Он с ума сошел!». Оказывается, негр-великан, загримированный слегка под шамана, начал изображать перед ним с нескрываемой иронией и юмором, как работает рудокоп напоказ перед белыми.

Объявляется перерыв, дабы предоставить нам возможность насладиться чаем с молоком. «Туземцам запрещено давать деньги», — предупредили нас. За чаем я встретилась с другими французами. Поговорили, самая обыкновенная беседа: «Какая чудесная страна! Будем надеяться, что Франция не поскупится на инвестиции. Какая перспектива для торговли! Надо вытеснить американцев и англичан. С этими банту они, пожалуй, перестарались. Но тоже, ничего не скажешь, надежный метод. Неизвестно, к чему привела бы иная политика, вспомните хотя бы Конго. Вот и в Алжире надо было сделать то же самое. Тогда ничего и не случилось бы. Ох, уж эти черномазые», и т. д.

Снова начались танцы, но я не хочу возвращаться туда; побродив вокруг, подхожу к горнякам, сидящим на траве. Полицейские пытаются вернуть меня назад, утверждая, что речь идет о моей собственной безопасности. Я отвечаю на очень скверном английском языке, что хочу сделать несколько фотографий, и они разрешают мне подойти поближе.

Эта толпа не имеет ничего общего с теми горняками, которых отобрали напоказ в спектакле: изможденные люди с серыми от усталости лицами, с полными тупого смирения глазами. Почти все они босы, а между тем день сегодня холодный. Одни из них набросили на себя слишком длинные походные плащи, скрывающие их тощие ноги, другие укрылись дырявым брезентом, но на большинстве нет никакой одежды, одни обветшалые лоскутья, похожие на мешки из-под картошки, прикрывают их темную кожу.