Афорист - [40]

— Иное. Ну, хотя бы такая сцена. На помост выходит тяжелоатлет и, прежде чем взяться за штангу, вдруг откалывает антраша.

Мы все смешные. Каждый по–своему. Ва.

— Чемпиона очень ценило начальство, — говорил Туфлица. — Сам Хагенбрудер любил с ним коньяка хряпнуть.

— А ты откуда знаешь? — ревниво насупился Холоша.

— А я работал тогда во внешней охране Хагенбрудера.

— Где–то он теперь, — прервал разговор Холоша по причине всё той же ревности к прошлому своего подчинённого.

— На повышении в Москве.

— А то я не знаю, куда он переехал. Только сейчас и в Москве всё не так. Ничего от тех органов, куда его пригласили, не осталось.

— Неужели разогнали? — инстинктивно подсластил чувство ревности начальника Туфлица.

— А ты как думал! Сообщение же было.

Ым стрелял, пока не кончились патроны. Потом пошёл в рукопашную, мыча и брызгая слюной, зашиб чуть ли не до смерти одного из штурмовиков. В ответ на это кто–то выстрелил в Ыма в упор, разнёс ему сердце. После чего Ым прошёл ещё несколько шагов, как раз до края обрыва, чтобы кинуться вниз.

Когда их вывели из пещеры, они жались друг к дружке, словно несмысленные дети.

— Как зовут вас? — спросил у них майор Кусок.

Все трое в ответ только таращились.

— Да они, похоже, наколотые, — заметил кто–то.

— Кто вы? — Кусок дернул за руку малыша Ли.

— Я? — переспросил и просветлел взглядом Ли. — Я её муж. — И прижался к груди Луи.

— Я муж её, — ответил Ал и обнял Лую.

— Это мои детки, — внятно, словно в бреду, произнесла Луя и стала совать грудь то тому, то другому.

— Ал! Ли! Луя! — сказали они один за другим. А все подумали, что они молятся.

— Наши сердца бились пульс в пульс. Это давало необыкновенные ощущения. Два сердца сливались в одно. Два тела — в одно. Две души — в одну. С душ и начиналось это слияние. Если этого нет между двумя, сердца никогда не пойдут в одном ритме, значит, двое никогда не будут счастливы. Значит, что бы они и как бы ни говорили друг другу о любви, любви меж ними нет. А только страх одиночества и ужас тоски.

Теловоды заполонили Цикадию. Их становилось всё больше. Порой казалось, что каждый второй здесь окаянец.

— А ты посмотри на небо, оно полно ими.

— Полно чего?

— Звёзд, чего же ещё!

— Всё, мне пора чистить рыбу, — сказал Теря, и засеменил к лодке, из которой, отставив острый зад в белых холщовых штанах, старательно покряхтывая, принялся выбирать свой небогатый улов.

Пиза:

По сути дела, нам всем пора чистить рыбу. Подбивать бабки. Мести двор, мыть окна. Белить стены. Большой праздник на носу. Огромный, можно сказать.

— Ну, что ты, Чемпион, всё подбитыми крылами плещешь! Повремени, пускай срастутся.

— Стал я, старый, задумываться очень. Воспарять думками высоко. Аж голова кружится и сердце заходится.

— Вижу, слыхал. Но этак и сам загреметь можешь с большой высоты.

— Почему это одни при власти и при деньгах, а другие голодные и никому не нужные? Или почему одних сажают за килограмм винограда, а другие миллионы прикарманивают и ничего? Постепенно мои мысли стали густеть, кристаллизоваться что ли. И стал я смотреть на жизнь сквозь эти кристаллы. И делать краткие выводы, как Пиза.

— Ясно, — вздохнул старик, — Только вот беда, ни твои, ни Пизия краткие высказывания бедный дед Терентий не догоняет. Вот есть у него по подсолнуху высказывание. А я думаю, зачем же бегать ему по подсолнечному полю! Его, сеяли, пололи, обрабатывали, а ты бежишь и топчешь труды людские.

— Это, дед, метафора такая. Это даже не подсолнухи, а люди. Я в той жизни, ну еще до катавасии, всё время с такими сталкивался. Сам не знаю, почему у меня с ними не ладилось. Видать, я им не подходил, не нравился чем–то. Очень тесно такие люди стоят. И когда хочешь сквозь них продраться, то они тебя бьют кулаками, ногами и даже головой.

— Пятый угол, значит, делают.

— Вот–вот. Правильно, когда меня так–то вот валтузили ни за что, ни про что, я всё время детство вспоминал. Когда от тебя с баштана приходилось удирать. Сквозь подсолнечник. Листья царапаются, дерут по шкуре. Табачищем воняет. А головки этих самых подсолнухов — по морде. По морде твоей ездят.

Ирэн:

— Только не дари мне гиацинтов. У меня от них болит башка.

Забавное созвучие:

У божка не болит башка.

Состояние

Жадность, с которой он проглотил какую–то еду, вызвала у него спазм отвращения к самому себе. Потом, ужасаясь таким в себе противоречием, все тщился вспомнить, что это было: кусок жареной рыбы или холодная говяжья котлета. Еще больше изумлялся степени отрешенности, в которой пребывал в последнее время. Последнее время — это сколько? Месяц, год, вечность?

Опыт

Хочешь командовать — загрузи партнера максимально, чтобы ему некогда было соображать, анализировать, решать: кто прав, кто виноват.

Психома

Страшно, когда люди выходят друг против друга в рукопашную. Вышли — прозвучали взаимные обвинения и проклятья, пролилась кровь… Побились, высказались и разбежались удовлетворенные — одни победой, другие поражением. Пусть ненадолго, пусть не навсегда, итогом такой войны является мир и, самое главное, память о войне.

Хуже всего, когда ярость остается в сердце. Нереализованная, от безысходности своей она перерождается в ненависть.