Адвокат с Лычаковской - [7]

Рассматривать здание можно было бесконечно. Поняв это, Кошевой решительно развернулся и зашагал вперед, пересекая площадь наискосок. Пройдя немалое расстояние и взглянув налево, увидел здание, частично прикрытое строительными лесами. Прищурившись, чтобы лучше видеть, Клим понял: это тут строят католический храм, причем довольно давно.

Вид храма напомнил, что люди тут исповедуют преимущественно католическую веру. Сам Кошевой к религии относился нейтрально. Родители, конечно, ходили в церковь, сам он тоже придерживался православных традиций, но при этом не имел того щемления в сердце, которое наверняка должно определять верующего человека. Он слышал и читал, что католики имеют иные отношения с церковью и верой, чем православные. Но при этом также знал и чувствовал: в провинциях Российской империи также иначе относятся к вере, чем в Великороссии.

По крайней мере, еврейские погромы проводили деятели из Киевского отделения «Союза Михаила Архангела», называя себя борцами за господство истинной веры. Зато украинские верующие в похожих акциях замечены не были. Поэтому православная вера, которую исповедовали русские, позволяла им ради ее утверждения громить еврейские улицы и кварталы, тогда как Бог, которому молились в храмах украинцы или, как чаще их называли, малороссы, на сомнительные подвиги ради веры не благословлял.

Рассуждая так, не столько намерение поменять не только место жительства, но и церковную конфессию, сколько для того, чтобы чем-то занять голову, Клим дошел до места, где останавливался трамвай. Остановка обозначалась столбом, на котором он увидел две буквы — «D» и «Н»[15]. Пока размышлял, что они означают и доедет ли отсюда туда, куда надо, появился и сам трамвай. Как только он остановился и дверь открылась, Кошевой вдруг передумал садиться. Отступил назад, дождался, пока вагон развернется на рельсах и поедет, звеня, назад.

Проводив трамвай взглядом и приняв, как ему самому показалось, важное решение, прибывший отправился на противоположную сторону площади, где толпились коляски извозчиков.

Глава вторая Другой мир

— Ехать, пане? — спросил[16] ближайший к нему.

— Поедем. Для чего же ты тут стоишь.

Теперь извозчик развернулся к Кошевому полностью, при этом едва не скользнув с козел. Клим смог разглядеть своего первого львовского знакомого получше. Невысокий, крепкий, с узким лицом, усы лихо подкручены вверх. Одет он был не так, как его киевские коллеги: светлая сорочка, жилетка, чьи пуговицы плохо сходились на животе, черные брюки в дудочку, пыльные остроносые ботинки. Указательный палец подбил вверх круглую, похожую на небольшую котелок черную шляпу с узкими круглыми полями.

— Из Великой Украины, по произношению слышу, — сказал уверенно и сразу спросил, дернув острым, заросшим вчерашней щетиной подбородком: — Чего же вы, пане?

Клим сделал вид, что не понял, снова коснулся кончиком пальца края глаза, переспросил:

— Что — «чего»?

— Вот, — любопытный извозчик повторил за Кошевым.

— Не твое дело, — ответил грубовато, совсем не боясь выглядеть невежливым в глазах извозчика. — Мы ехать будем или кривляться?

Извозчик хмыкнул, широким жестом пригласил пассажира садиться в коляску. Когда тот устроился, спросил, не спеша поворачиваться спиной:

— Куда пана везти? — И снова не сдержался: — Это же вы с киевского, так?

— Угадал, — ответил Клим сухо.

— А я, пане, не цыганка, чтобы вам тут гадать.

В голосе кучера теперь зазвучали вызывающие нотки, из чего Клим сделал вывод: львовские извозчики от киевских мало чем отличаются. Тоже не слишком обращают внимания на чины. Хотя сам он в Киеве не имел такого большого чина, чтобы перед ним ломали картузы городские «ваньки»[17]. Решил промолчать, заводиться с первым попавшимся не собирался.

Но новый знакомый не унимался:

— Знаете, шановний, сколько Захар Гнатишин тут работает? Ей-богу, еще трамваи, гром их побей, не ходили! Вот эта красота была только в задумках, — бесцеремонно ткнул в сторону вокзального здания. — Ее же у меня на глазах возводили!

— Захар Гнатишин — это ты, как я понимаю?

— Рекомендую! — Извозчик шутовато преподнес "казанка". — Так вот, шановний, я тут, на этом месте, стою столько, сколько не всякий человек в наше время проживет. Или я не знаю, когда, откуда и какие поезда приходят во Львов ежедневно? Немецкий с этим всем изучил, пассажиров привлекать. Как вы думали? Приехал человек, скажем, из Вены. Слышит знакомую речь. Конечно, пойдет ко мне пассажиром. Без этого никак, шановний. Так куда изволите ехать? По делам тут? Тогда надо в отель. Очень советую «Жорж»[18], довезу с ветерком. Моргнуть не успеете, как там будем.

— Издеваешься? А ну, как я пересяду?

— Да никуда вы не пересядете, — отмахнулся Захар. — Сейчас моя очередь везти. У нас тут такой порядок. Договорились не отбивать пассажиров друг у друга. Раньше такого не водилось за нашим братом. Как пустили трамвай, пришлось объединяться.

— Почему?

— Конкуренция, знаете такое слово? Пожилые люди, особенно женщины, этот трамвай сразу невзлюбили. Был случай, в газетах даже писали, когда одна почтенная дама повернулась к нему спиной и показала, что даже в батярской компании вслух не скажешь. А уж как здешние батяры за языком не следят, то должны знать! Но те, кто моложе, говорят — это прогресс! — Захар многозначительно поднес пальца вверх. — Поэтому трамвайщики у нас пассажиров таки отбирают. Договариваться надо — не драться, как раньше, не отпугивать клиентов. Вежливо стоять и ждать свою очередь.