Адмирал Вселенной - [43]

— Хватит! Попробую вогнать с правого виража. Не держите рули. Гляди, что как движется.

Кошиц взял ручку на себя, задрал нос и, сбросив газ, дал ногу.

Но аэроплан, сделав полувиток, вышел из штопора.

— Выходит на горизонт зар-раза. Не рассчитан он на фигуры высшего пилотажа. Попробуем с левого виража и потерей скорости. Следите за мной и за ручкой.

И тут «Авруха» сорвалась в штопор. Москва, залитая голубой дымкой, завертелась. Купола сотен церквей описывали золотые обручи.

Кошиц взял рули нейтрально и опустил нос — аэроплан вышел на горизонт.

— Повторите! — сказал он. Королев кивнул.

Два раз он срывался в штопор самостоятельно и выходил на горизонт…

На земле он улыбался какой-то потусторонней улыбкой.

— Следующий! — крикнул Кошиц.

— Что касается Кошица, то он никогда не укокошится, — сказал кто-то.

— Мастер!

Курсанты, сидя на траве, следили, как самолетик взлетел и стал набирать высоту. Долго кружил. Вот задрал нос и сорвался в штопор. Королев вспомнил сон, и ему сделалось страшно. Он поглядел на лица своих! товарищей, которые без шуток-прибауток не могли жить, как без воздуха. Их лица окаменели. Им тоже было страшно. На земле.

ДЕЛА И ДНИ

Вечером Сергей спросил:

— Мама, ты чем-то расстроена? Что случилось?

— Пока ничего, — сказала Мария Николаевна значительно и отвернулась.

— Тогда все в порядке. Стоит ли из-за будущих неприятностей, которых может и не быть, портить себе настоящее? Ведь только оно реально, а все прочее чешуя, игра воображения: и прошлое и будущее.

Сергей проследил за взглядом матери и понял, что произошло. Собственно, ничего не произошло. Но как это он допустил такую оплошность: на столе была папка с газетными вырезками. Обычно он запирал ее в стол, а тут вкладывал в нее очередную вырезку, чем-то отвлекся и утратил бдительность.

— Ну, это чепуха! — сказал он и улыбнулся как можно беззаботнее.

Мария Николаевна молчала.

— Ерунда, — повторил он, — не обращай внимания. В папке лежали некрологи. Вчера он вложил еще один некролог.

«22 июля с. г. на центральном аэродроме имени Фрунзе погиб старший военный летчик Научно-испытательного института ВВС РККА т. А. Павлов… во время передачи Осоавиахим. ом 20 новых самолетов Военно-Воздушным Силам РККА на авиетке собственной конструкции».

Он вспомнил флегматика Алексея Павлова, который в воздухе не был флегматиком, и отвернулся.

— Все в порядке, — сказал он и спрятал папку в стол.

Мария Николаевна молчала.

Планер был почти готов. Пришел Арцеулов. Он внимательно осмотрел аппарат и сказал:

— Я верю в него.

— Почему верите? — вырвалось у Королева, и он поймал себя на том, что ждет похвалы.

Арцеулов понимающе улыбнулся и задумался.

— Как бы вам сказать… Он красив.

Королев и Люшин переглянулись.

— Мне бы хотелось быть официальным пилотом этого планера, — продолжал Арцеулов. — Вы не против?

Друзья только улыбнулись в ответ.

— Где вы отыскали таких рабочих? Один к одному И работают как для себя.

— Некоторые работают бескорыстно, — сказал Королев. — Вообще-то они обычные. Только они уверены в том, что делают будущее русской авиации.

— Так оно и есть[1], — сказал Арцеулов. — Они правильно думают.

— У Сережи организаторский талант, — сказал Люшин.

— Да, я помню, во время бури… И как он обошелся с КИКом.

— Ничего подобного. Просто они знают, что делают. И все тут, — повторил королев, делая вид, что КИК не на его совести. — А что?

— Сегодня твой самостоятельный вылет, — сказал Люшин.

— Первый самостоятельный вылет — это праздник, — задумчиво произнес Арцеулов.

— Но не для планеристов.

— Каждый полет не похож на предыдущий, и каждый можно рассматривать как первый, — улыбнулся Арцеулов.

Уже самостоятельно летали Пинаев и Люшин. Остальных Кошиц держал в черном теле. И на все мольбы курсантов неизменно отвечал:

— Вам хорошо, вы расшибетесь. А каково мне, на земле?

Но на этот раз, проходя мимо Королева, он сказал небрежно:

— Снимите с переднего сиденья подушку и застегните привязные ремни, чтобы они не попали в управление.

Королев понял, что к чему, и не заставил себя долго уговаривать. Он влетел на плоскость, вытащил подушку, застегнул ремни и оглянулся на инструктора. Тот был бледен.

«Боится, — подумал он. — В самом деле гораздо легче самому летать на самой последней развалюхе, чем глядеть, как летают другие».

Кошиц сказал Королеву:

— Заходя на посадку, повнимательнее над Петровским дворцом. Не повредите купола. Ничего, что сядете с промазом. Все остальное как учили.

— Вас понял, — Королев почувствовал, что переиграл, разыгрывая высшую степень равнодушия.

«Надо вести себя, как обычно, зря работал под флегматика», — подумал он и вспомнил Павлова.

Очутившись в кабине, он забыл обо всем.

Движок пошел с первой попытки. И стартер с флажком не ловил, как обычно, ворон, а сразу заметил поднятую руку и дал отмашку.

«Авруха» поползла вперед все скорее и скорее, набрала скорость, вначале трясло, но вот толчки стали более плавными, совсем исчезли, Королев взял ручку на себя. Он летел над Москвой, не замечая собственных движений, хотя стороннему наблюдателю могло бы показаться, что его руки и ноги выписывают весьма замысловатые траектории. Аэроплан шел словно от одного усилия мысли, и руки и ноги здесь ни при чем. И это давало свободу и необъяснимое чувство, понятное только летчикам: ощущение полета.