Адмирал Вселенной - [16]

Сергей, заученными движениями хватаясь за рас чалки и преодолевая давление воздуха, добрался до кабины.

На него серьезно глядели из-под очков светло-карие глаза Долганова.

«Что?» — спросили глаза.

Сергей показал большой палец.

«Молодец!» — сказал Долганов глазами.

Этот диалог «слушал» и командир и еле заметно кивнул головой: порядок. Этот кивок Сергей увидел глазами, которые у него сбоку.

«Как хорошо, что у меня очки, — подумал он. — Ведь от страха мои глаза предательски округляются».

На земле Сергей пристроился к палубной команде — помогал закатывать гидроплан в ангар.

Шляпников тоже пристроился к матросам, но закатывал аппарат скорее для виду, потому что места, где бы он мог схватиться, не было. Он просто просунул руку в перчатке между плечами двух матросов и держался за крыло.

— Раз-два, взяли! Еще взяли! Сам пошел-пошел-пошел! Хорош!

Потом возвращались по домам.

— Молодец, — сказал Долганов, — Большинство в первый раз как высунутся по пояс из кабины и думают полчаса, а ты не думал ни секунды. «Неужели я не думал?» — удивился Сергей.

— Да, — подтвердил Шляпников, — другие очень долго думают — трусят. Летун из тебя получится — гарантирую.

— Александр Васильевич, но ведь я боялся и думал, — возразил Сергей.

— Значит, думаешь быстрее, чем другие. Это еще лучше — уметь думать. А страх он есть и у самых храбрых людей. Победить страх — вот в чем штука.

— А вам было страшно, когда вы летели выполнить задание?

— Еще как страшно!

Сергей был очень благодарен командиру за откровенность.

«Он так храбр, что не побоялся сказать, что ему было страшно», — подумал он.

— А что означают эти львиные морды?

— Черт его знает, — сказал Шляпников. — А что?

— Мой путь в отряд лежит мимо этих морд. Я их очень полюбил.

— Удивляюсь, как у тебя хватило силенок запустить мотор, — сказал Долганов.

У Сергея было радостное настроение, какое бывает всегда после того, как победишь страх и когда ты с теми, кого любишь.

Был вечер. Солнце красным кругом легло на море. Мария Николаевна сказала:

— Сережа, погляди, как красивы облака. У них опаловые края.

— Сверху и вблизи они еще красивее, они… — Сергей осекся.

— Что ты сказал?

— Нет, это я просто так.

— Так вот почему у тебя рубашки пахнут бензином и касторкой. Ты летал. Ты без моего разрешения летал!

— Нет, мамочка, я не летал.

— Ты врешь матери.

— Я хотел сказать, что я не летал, а меня возили. Летать я буду чуть попозже и обязательно прокачу тебя и покажу тебе облака сверху. Ты будешь в восторге. У тебя такая поэтическая душа.

Мария Николаевна молчала.

Сережа стоял на руках посреди комнаты, когда вошел Баланин.

— Надо с тобой поговорить, — сказал отчим. — Прими нормальное положение. Разговор серьезный и, быть может, для тебя не слишком приятный.

— Слушаю вас, — сказал Сергей и сел на диван. — Я примерно догадываюсь, о чем пойдет речь.

Баланин ходил по комнате взад-вперед.

— Я недавно встретил Темцуника. Он сказал, что ты стал хуже учиться и бегаешь с уроков. Как ты сам смотришь на собственные деяния?

— Я был не прав. Это был первый и последний раз, когда я сбежал с урока. У меня было игривое настроение.

— А тебе не кажется, что у тебя всегда игривое настроение?

— Нет, мне так не кажется.

— Хвалю тебя за то, что ты не сказал, что с тобой убежала половина класса.

— Спасибо.

— Это по-мужски, и я с тобой буду говорить как мужчина с мужчиной.

— Я нарочно отвечал только за себя, зная, что вам это понравится. Я знал, что Темцуник вам говорил не только обо мне.

— То, что ты психолог, тебе поможет в дальнейшем, если «дальнейшее» у тебя будет и ты не кончишь свою жизнь более-менее неожиданно, свалившись вместе с аэропланом.

— Далеко не все летчики падают.

— Да, каждый уверен в своей судьбе, но тем не менее просмотри журнал «Вестник воздушного флота», и ты увидишь в каждом номере по нескольку некрологов. По статистике в авиацию идут сейчас только две сотых процента.

— Две десятых. Я читал.

— Пусть две десятых — неважно.

— В авиации неприятности происходят только от разгильдяйства.

— Смею думать, что не только.

— Неужели вы тоже интересуетесь авиацией и имеете о ней суждение?

— Как ты знаешь, я учился в Киевском политехническом институте, к нам в девятьсот восьмом году приезжал Николай Егорович…

— Жуковский?! И вы его видели?

— Как тебя сейчас. Так он прочитал нам лекцию о воздухоплавании. Это произвело впечатление, и с подобными лекциями стал выступать наш профессор Делоне. После одной из лекций студенты внесли в складчину пятьдесят рублей на строительство планера, Делоне добавил от себя десять рублей. Сделали планер. На нем наш преподаватель Ганицкий, смею утверждать, не разгильдяй, в первом же полете переломал себе ноги. Это я говорю к тому, что в авиации колются не только разгильдяи и что всякие хождения на руках, «ласточки», «крокодилы», побеги с уроков, плохая учеба несерьезно. Кончай это. И если я тебе совсем безразличен, то подумай о матери.

Королев молчал. И тут Баланин впервые вышел из себя. Он стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Я запрещаю тебе!

МОЖЕТ, РАКЕТЫ?

Божко и Королев сидели в публичной библиотеке. Они часто занимались вместе.

— Я закончил, — прошептал Валя.