Адмирал Сенявин - [6]

— Алексей Наумович, простите неслуха, несмышленыш он еще, — оправдывался смущенно Николай Федорович и укоризненно покосился на жену…

В последний год он всего дважды заезжал в Комлево на один-два дня, и его отсутствие сказалось на воспитании сына.

Однако адмирал, как будто ничего не заметив, поманил мальчика, а когда тот подошел, взял его за плечи и стал расспрашивать. Дима бойко отвечал, и, судя по лицам собеседников, они остались довольны друг другом. Задав еще несколько вопросов, адмирал удовлетворенно произнес:

— Отрок ваш благопристоен. В учении, видимо, вполне наторел, и мнится, резон есть нынче же в корпус его определять.

Николай Федорович облегченно улыбнулся, а мать, всплеснув руками, растерянно посмотрела на адмирала: как же, мол, вот так, сразу?

— На море, матушка, все скоротечно. Миг прозеваешь — жизнь потеряешь, — пояснил адмирал. — К тому же мы с господином будущим кадетом все обговорили.

Он слегка подтолкнул Митю к родителям и встал.

На другой день из Тверских ворот на Петербургский тракт выехала кибитка. Она надолго увозила Дмитрия Сенявина из родных мест в неизвестную и манящую жизнь.

В морском корпусе

Воскресным июльским днем 1774 года перезвон многочисленных церковных колоколов звучал над Петербургом. Столица праздновала успешное окончание войны и заключение мира с Турцией.

Толпы людей заполнили набережные Невы и Фонтанки. На Невском гремела медь оркестров гвардейских полков.

Армия и флот делили поровну триумф победы. В минувшей войне моряки первыми склонили победную чашу в пользу России, разгромив наголову турецкий флот в Чесменском сражении. Войска закрепили перевес успехами при Кагуле, Ларге, Селистрии.

Сбылись чаяния Петра I. Россия возвратилась, теперь уже навечно, на берега Черного моря, завладев ключами от него — Керчью и Еникале. Крым освободился от власти султана. Русские суда могли свободно плавать по Черному морю.

Торжества в столице по случаю мира завершились красочным фейерверком. Алый от заходящего солнца небосвод над Невой озарился мириадами ярких огней. Всполохи салюта были видны далеко над заливом, на Котлине[8], на кораблях, стоявших на Кронштадтском рейде. Матросы, забравшись на ванты и реи, размахивали шляпами и кричали «ура!». Звонкими голосами им дружно вторили кадеты Морского корпуса, забравшиеся на крепостные бастионы.

Три года назад сгорело дотла здание Морского корпуса в Петербурге на Васильевском острове. То ли не нашли подходящего места в столице, то ли решили, что морякам лучше быть ближе к морю, но Екатерина повелела перевести корпус в Кронштадт. Разместился он в Итальянском дворце, принадлежавшем когда-то Меншикову, на берегу Кронштадтской гавани. Порядки стали построже, чем в Петербурге. Обычно кадетов в город не отпускали, дабы оградить от дурного влияния матросов, мастеровых, рабочих, прачек и кухарок, наводнивших город. Исключение составляли праздники, подобные сегодняшнему.

У самого края крепостной стены, взявшись за руки, всматривались в далекие зарницы огней братья Сенявины. Сергей учился в первом, старшем кадетском классе. С трудом дались ему классы, в которых обучали «наукам ниже тригонометрии». Скоро должны присвоить звание гардемарина.

В прошлом году, наскоро распрощавшись с отцом, Митя переступил порог корпуса. Отец сдал его на руки майору Голостенову, и взрослые тут же отправились в трактир. В те времена было принято всякое дело «закреплять» хмельным застольем. Вечером, когда дежурный позвал к выходу успевшего переодеться в мундир Митю, у крыльца, изрядно выпившие, беседовали отец и Голостенов.

Николай Федорович обнял сына и сказал:

— Ну, Митюха, прощай. Спущен корабль на воду, отдан Богу. — Он подмигнул стоявшему рядом Голостенову, плюхнулся на овчинный тулуп, расстеленный в санях, и крикнул вознице: — Пошел!

Застоявшиеся лошади, захрапев, рванули с места и, скрипя полозьями, сани исчезли за углом.

Митя вздохнул и со смешанным чувством робости и любопытства отправился в ротное помещение.

Порядки в корпусе оказались совсем не похожими на те, к которым Митя привык в полковой школе Боровска. Подобно другим однолеткам-новичкам, испытывал он насмешки кадетов и гардемарин.

Однажды вечером в умывальной рослый белобрысый гардемарин из старших классов поманил его пальцем и, лукаво улыбаясь, попросил:

— Сгоняй-ка, братец, в первый гардемаринский класс, разыщи там гардемарина Хвостова и спроси для меня книгу: «Дерни об пол». Скажи ему, мол, Телятин спрашивает. — И он объяснил, где найти Хвостова.

Стоявшие поодаль кадеты загадочно ухмылялись.

Митя стремглав побежал в другое здание и в коридоре столкнулся с Сергеем. Узнав, в чем дело, тот отвел брата в сторону и объяснил злую шутку. Стоит ему сказать: «Дерни об пол», как он, подбитый ногою гардемарина, полетит на пол.

— А еще, — продолжал Сергей, — остерегайся, ежели пошлют вроде бы тоже за книгой — «Гони зайца вперед»: гоняют от одного к другому, пока кадет не выбьется из сил.

В ту пору нравы в Морском корпусе стали заметно ухудшаться. Когда два года назад корпус переводили из Петербурга, многие преподаватели и командиры не захотели расставаться со столицей и в Кронштадт не поехали. Правда, директором корпуса остался, как и прежде, вице-адмирал Голенищев-Кутузов