Адмирал Сенявин - [151]

Однако царю понадобились опыт и знания Сенявина, его мнения о неприятеле и союзниках на театре военных действий.

«…Частное обращение с народами, составляющими Турецкую империю, — сообщал Сенявин в докладной записке, — и в особенности с горными жителями, показало мне пользу, которую можно извлечь для России из тех племен, кои не суть собственно турки.

Находясь в Боко-ди-Которо, я имел несколько ошибок с французскими войсками, довольно сильными противу малого числа войск, находившихся в моем распоряжении, но с помощью черногорцев и богезцев имел постоянные успехи противу превосходного и искусного неприятеля, сберегая сими народами регулярное свое войско… Жители гор Балканских, протяженных от Адриатики до Черного моря, управляются почти тем же духом, как черногорцы, далматийцы и герцеговяне, и можно сказать, что они так же связаны между собою, как и цепи их гор…»

В Средиземное море отправилась эскадра контр-адмирала Петра Рикорда. Сенявин возглавил ее на переходе Балтийским морем. Николай послал его прежде всего для поддержания порядка и дисциплины, муштры экипажей. Сенявин же дружески советовал Рикорду:

— Не забудьте, что всюду у нас немало друзей — бокезцы в Адриатике, иониты на островах, греки — повсюду. Главное — не забывайте о служителях. Забота о здоровье, справедливость в поступках офицеров — залог успеха в бою. Высокий дух матросов в итоге решает исход дела…

Заканчивалась кампания 1828 года.

Штормовой сентябрьской ночью Сенявин повел эскадру из Ревеля в Кронштадт. Сквозь завесу дождя едва просматривались ходовые огни кораблей. Адмирал всю ночь не покидал мостика: сверял курс по компасу, сам нес вахту у штурвала. Каждый раз, перекладывая руль, он сливался воедино с кораблем, соприкасаясь через него с морем, которому отдал свою жизнь и душу, а теперь будто чувствуя, что расстается с ним навсегда…

В следующую кампанию он уже не выходил в море. Неизлечимый недуг подкрался незаметно. Никогда прежде не хворал и не любил лечиться. Главное — терять начал силу в ногах. Доктора не помогали. Взял отпуск, поехал в Москву подлечиться. Надеялся на перемену климата, не помогло. Окончательно сразил еще один удар. Скоропостижно скончался младший сын поручик Лев Сенявин.

Весной 1831 года он уже не вставал с постели. Предчувствуя кончину, шутил:

— Странно, я никогда не пил много воды, а помираю от водяной. — Он обвел взглядом стоявших вокруг боевых товарищей-офицеров, улыбка не сходила с его лица. — Прошу вас об одном. Погребите меня на Охте, как есть, в халате. Попросту, без церемоний и лишних хлопот.

Помнил, видимо, о долговых расписках, да и хотелось расположиться на вечный покой рядом с сыном Левушкой.

Император распорядился по-иному. Отпустил на похороны пять тысяч рублей, приказал хоронить со всеми почестями.

Газета «Русский инвалид, или Военные ведомости» поведала кратко:

«5 апреля скончался здесь, к общему сожалению, генерал-адъютант Его Императорского Величества адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин…»

Отпевали адмирала Сенявина в Адмиралтейской церкви в четверг 9 апреля. День выдался солнечный, с залива тянуло теплом. Церковь была переполнена, люди толпились на паперти. Батальон гвардейцев ждал выноса гроба.

Три адмирала — Карцов, Пустошкин и Рожнов — стояли чуть поодаль. Рожнову вдруг пришли на память стихи, произнесенные при расставании с покойным адмиралом.

Начальник, славою венчанный,

Являющий собой отца;

Врагов России победитель

И счастья нашего творец,

Надежда всех и покровитель,

Кто незабвен ввек для сердец…

— Все бы правильно, — проговорил вполголоса Пустошкин, — токмо почестями власти неправедно Дмитрия Николаевича обошли. Как и дружок его Мордвинов, не умел изгибаться.

Возле паперти сгрудились особняком в небольшую кучку отставные матросы, которых успел оповестить Родионов. Перебрасывались словами:

— Покойный, благодетель наш, матроса понимал…

— Всегда в заботах о служителях…

— Берег нас…

Родионов подвел черту:

— В душу матросскую заглянуть умел…

Не исполнили и другую последнюю просьбу усопшего. По Неве начался ледоход, переправы на Охту закрылись.

На всем пути в Александро-Невскую лавру стояло много народа.

Во главе почетного эскорта гарцевал на скакуне император. Нашелся повод показаться народу.

Похоронили адмирала в Духовской церкви, где покоились камергеры, шталмейстеры, статс-дамы. Среди памятников и мраморных плит появилась дубовая доска.

«Дмитрий Николаевич Сенявин,

генерал-адъютант и адмирал,

род. 6 августа 1763 года, умер 5 апреля 1831 года».

* * *

«Санкт-Петербургские ведомости» уделили ровно две строчки церемонии похорон. Дубовую доску над могилой вскоре заделали паркетом…

Несколько десятилетий правительственная печать ни словом не обмолвилась о Сенявине. Для прославления трона это имя не годилось.

Спустя сорок лет на Ионических островах побывал русский моряк лейтенант Сущов.

«О ком говорили с заметным оживлением и всех расспрашивали приезжающие толпы? Кого благословляли здешние народы, — вспоминал лейтенант, — рассказывая детям о его временах, о их благоденствии… под управлением адмирала Сенявина. Здесь все знают, помнят и глубоко уважают Дмитрия Николаевича. Любопытный разговор наших гостей был о нем; они не говорили о его воинской славе или морской известности, нет, они рассказывали о нем самом, как о человеке без блеска и титула. Говорили, как он был строг и вместе входил в малейшие нужды жителей, всякого сам утешал, каждому сам помогал, и его любили больше, нежели боялись… и все уважали его не на словах, а действительно как отца-командира». Они «желали знать все подробности об адмирале: когда он умер? где похоронен? какой сделан памятник? остались ли у него дети? Необыкновенно отрадно было нам слышать искреннее участие и уважение иностранцев к человеку, уже давно упокоившемуся от неправедного волнения света, но славою которого всегда будет украшаться наш флот… а имя Сенявина долго будет заставлять биться от восторга сердца русских моряков».