Адмирал Сенявин - [149]

Сенявин и Мордвинов ревностно стояли за незыблемость монархии. Здесь они были едины. Подошло время вынесения приговора.

— При всем осуждении главных виновников, — глухо сказал Мордвинов, — приговор о смертной казни подписывать не стану. Поймите, Дмитрий Николаевич, Кондратия Рылеева[88] я сам привел в Главное правление компании. Возвел в правители канцелярии, обустроил его квартирой у Синего моста, души в нем не чаял. — Он на минуту остановился. — И до сей поры верю в его бескорыстие и благородство.

Так и представили на утверждение Николаю приговор без подписи Мордвинова, единственного из членов суда.

Сенявину поручили подготовить эскадру для действий в Средиземном море. Соединившись с эскадрами Франции и Англии, русские моряки должны были помочь грекам пресечь разбой турок…

— Ваше высокопревосходительство, дозвольте салютовать крепости? — прервал раздумья командир «Азова» капитан первого ранга Михаил Лазарев.

— Добро, — коротко ответил адмирал.

Лазарев махнул рукой, и залпы корабельных орудий раскатами грома возвестили о прибытии русской эскадры. Корабли салютовали главной базе дружественного британского флота, кораблям на Спитхедском рейде.

Сенявин заметил, как стоявшие на палубах английские моряки с восхищением наблюдали за отменной выучкой русских экипажей.

Но внешнее благополучие эскадры не приносило полной радости и внутреннего удовлетворения адмиралу. За полтора месяца пребывания на эскадре Сенявин не раз сталкивался с произволом офицеров в обращении с матросами, который претил ему. Прежняя служба под началом Ушакова помогла понять ему душу русского человека. Всегда старался он, как мог, чтобы его подчиненные служили не за страх, а за совесть. И матросы отвечали ревностной службой. Тимофей Чиликин, Петр Родионов, Иван Ефимов, десятки и сотни в чем-то схожих друг с другом простых русских людей были близки и понятны ему.

Он навсегда усвоил, что дух матросов решает успех в бою. «Без духа ни пища, ни чистота, ни опрятность не делают человеку добра», — говорил он офицерам и учил видеть в служителях прежде всего людей и заботу о них почитать первым делом.

На следующее утро об этом и вел разговор адмирал с Гейденом[89] и Лазаревым. В прошлые годы службы он не знал ни того, ни другого, хотя о Лазареве был наслышан, — тот трижды ходил вокруг света; Гейден, круглолицый, с брюшком, голландец по происхождению, почти всю службу в России провел на гребном флоте, но император почему-то назначил его командовать эскадрой кораблей.

Полуденное солнце начинало припекать, легкий бриз врывался в открытую дверь, обдавая приятной прохладой лицо.

— Замечено мною, ваше превосходительство, — Сенявин повернулся к Гейдену, — что господа офицеры употребляют в обращении к служителям непристойные слова, а те, глядя на них, промеж себя сорят ругательства. — Сенявин, прохаживаясь по каюте, остановился перед Лазаревым. — Дошли до меня сведения, что офицеры «Азова», к примеру лейтенант Нахимов[90], хотя часто и по усердию к службе, но преступают меру наказания, дозволяют себе, сверх того, в пылу ударять служителей во время работы.

Багровое лицо Гейдена покрылось потом. Все это было для него не новость, но такое суждение начальства он слышал впервые.

— Посему, — продолжал Сенявин, — предписываю объявить господам командирам: приложить старания, дабы искоренить дурное обращение, а коли не исполнят сей запрет, взыскивать и наказывать строго. А вам, господин капитан первого ранга, — Сенявин обратился к Лазареву, — сие поставлю на замечание и предписываю виновных в рукоприкладстве офицеров арестовывать на три дня, сделав им строгий выговор. — Сенявин сделал паузу. — О сих позициях по эскадре приказ соответственно будет отдан.

Он, конечно, понимал, что ни внушения, ни его приказы не изменят сути самой системы отношения с нижними чинами на флоте, ибо эта же система господствует и во всем государстве. И все же он стремился уменьшить зло, хотя бы и на время…

Приказ адмирала произвел сильное впечатление на офицеров, особенно на молодых. Переживал и Нахимов. Прежние его взгляды на службу, на матросов, от которых требовали безупречного повиновения самыми суровыми мерами, казались незыблемыми. Упрек боевого адмирала прозвучал властно и заставил задуматься и пересмотреть многое…

В последний день июля к Сенявину прибыл русский посол в Лондоне, князь Ливен.

— Ваше превосходительство, нынче получено известие, что султан отклонил запросы союзников и не намерен прекращать разбой в Греции. Видимо, следует отправлять эскадру.

Сенявин согласно кивнул. Это предусматривала секретная инструкция царя.

Неделю спустя Сенявин собрал флагманов и командиров кораблей отправляемой эскадры. Он вручил Гейдену наставление по обращению с нижними чинами, его обучению и воспитанию. Оно было составлено в лучших ушаковских традициях. Но Сенявина беспокоило то, что русскую эскадру вел иностранец, хотя и обрусевший. Многие из них наводили порядок палкой, не вникая в душу русского человека.

— Дальнейший переход до Архипелага эскадры, состоящей по большей части из людей неопытных, требует экзерциций и строгой дисциплины, — наставлял Сенявин. — Господа же офицеры имеют ложные правила о дисциплине. Прежде всего должно научить людей, что им делать, а потом взыскивать с них. — Сенявин повернулся к Лазареву: — Зачитайте господам командирам наставление.