Адмирал Лазарев - [61]

На этот счет очень верно пишет Завалишин, указывая на главные отличия морской службы на британских кораблях по сравнению с русскими, где все обстояло по-другому. В его словах звучит не только неприятие жестокосердия, но и подлинные переживания человека, глубоко уважающего Лазарева и преданного ему в службе: «Но ведь в русском флоте не существовало подобных условий, и наши корабельные команды нисколько не походили на английские; и притом наши матросы тяготились скорее жизнью на берегу, где им было гораздо хуже, особенно в то время, чем на корабле, где и помещение, и одежда, и продовольствие были не в пример лучше; вследствие чего они всегда очень охотно шли в походы даже во внутренних своих морях, а не только в заграничные, во время которых являлась всегда возможность даже скопить себе небольшой капитал. Итак, приложение английской системы слишком частых и суровых наказаний к русским матросам, не мечтавшим ни о побегах, ни о неповиновении, а служившим охотно в походах, очевидно не имело разумного основания вообще, а тем более в походах вокруг света, дававших в то время преимущества нижним чинам, что всякий участник в нем мог даже по справедливости быть скорее предметом зависти для неучаствующих»^{225}.

По мнению Завалишина: «<…> Ошибочность приложения английской системы усиливалась еще тем, что наиболее частым наказаниям люди подвергались не за преступления собственно, и даже не за проступки (например, пьянство), которых почти и не было на фрегате, а за ошибки и непроворство при маневрах или во время ученья. Порицатели Лазарева замечали еще при этом, что самые требования его относились не столько к сущности дела, сколько к тому, чтобы добиться театрального, так сказать, щегольства, годного в тихую погоду и на рейде, но не приложимого в тех случаях, которые представляют наибольшую важность»^{226}.

При обучении команды за Михаилом Петровичем всегда стоял штурманский ученик с песочными часами, и для каждого маневра назначался определенный срок. Если задание не выполнялось в положенный срок, всех наказывали, иногда по несколько раз, до тех пор, пока не добивались выполнения установленного капитаном норматива. При этом практиковались телесные наказания. Среди морских офицеров были и защитники такого подхода к обучению, полагавшие, что 10–15 линьков[49] — это не страшно, однако большинство, в том числе друзья Лазарева Авинов, Василий Игнатович Иванов и другие, решительно осуждали подобные методы.

Между тем самым вредным последствием было то, что «система эта пустила потом глубокие корни и, как обыкновенно бывает, некоторые ученики и подражатели Лазарева пошли далее. Всем, служившим в 40-х годах в Черноморском флоте, памятны действия Корнилова во время командования его кораблем, а между тем Корнилов, которого мы хорошо знали в свое время, конечно не был жестокосердым ни по природе, ни по воспитанию»^{227}.

Что же происходило на фрегате «Крейсер»?

Влияние английской системы отразилось и в отношениях Лазарева к младшим офицерам, каковыми являлись мичманы.

Д. И. Завалишин уточняет: «Лазарев требовал от русского мичмана таких свойств и действий, какие могли требоваться только от лица, не носящего офицерского звания и не обязанного сохранять известное достоинство. <…> Лазарев даже не приглашал мичманов к столу своему при торжественных обедах за границей, делая исключение только для меня, по занимаемой мною должности ревизора. Такое отношение к мичманам командира фрегата не укрылось от наблюдения даже иностранцев и привело было к такому последствию, что однажды английский лоцман чуть было не поколотил одного мичмана за то, что тот едва не упустил время распутать канаты, при перемене течения, когда прилив уступил место отливу.

Я могу говорить об этом тем с большим беспристрастием, что не только лично мое самолюбие не было оскорблено, так как для меня делалось исключение, как сказано выше, но во всех моих беседах об этом предмете с Лазаревым я открыто осуждал такое отношение его к младшим офицерам и, командуя вахтой, не допускал даже в присутствии Лазарева подвахтенных у меня мичманов до занятий, офицерскому званию несвойственных.

Однако же то же беспристрастие обязывает меня сказать, что в то время были и другие капитаны кораблей, которые разделяли взгляд Лазарева на отношения к младшим офицерам, особенно те капитаны, которые, как и Лазарев, служили на английском флоте; и вообще несправедливое неуважение к мичманскому званию разделялось многими, так что даже князь С. А. Шихматов, академик и поэт, принося в стихах поздравление одному новопроизведенному лейтенанту, выражался так:

За доблести твои и редкие таланты

Из сброда мичманов возвышен в лейтенанты»^{228}.

А еще для М. П. Лазарева были характерны заимствованные у англичан некоторые, по мнению отвечавшего за финансы Завалишина, ошибочные представления в этом вопросе, причинявшие ему множество хлопот. Говоря об этом, Завалишин имеет в виду «полное неуважение его к легальным формам администрации и отчетности»^{229}.

Что это значит?

Это значит, что в соответствии со званием своим ревизора и заведующего канцелярией Д. И. Завалишин «постоянно должен был ограничивать произвольные его распоряжения, нарушающие установленные законные формы». В результате Михаил Петрович «по нескольку дней прикидывался сердитым», хотя в душе и был благодарен Завалишину за то, что тот ограждал его от ответственности, и, конечно, он не раз потом вспоминал его «при начетах на него по управлению его Черноморским флотом, породивших даже следственную комиссию Жандра»