Ад Лабрисфорта - [53]
Вместо серой тюремной формы Мьют был одет в странную, принадлежащую непонятно какой церкви коричневую рясу. Его волосы из просто темных сделались абсолютно черными, и отпущены были длиннее, чем позволяла стандартная тюремная стрижка. В ушах появились золотые серьги-колечки.
На шее Мьюта висела цепь. А на ней - нет, не тот символ, который Уэсли видел в городе фанатиков. Два серых кубика, соединенные третьим - поменьше. Здание Лабрисфортской тюрьмы в миниатюре.
Чем ближе подходил Уэсли, тем Мьюту становилось смешнее. Наконец он не выдержал и расхохотался.
- Кровь!.. Посмотрите, у него идет кровь! - разобрал Флэш произносимые сквозь смех слова.
Какая, к черту, кровь? Уэсли оглядел себя. Правая штанина внизу действительно была перепачкана кровью. Это была не "речная" кровь, а его собственная, из пореза.
Когда Флэш подошел к Мьюту вплотную, тот уже перестал смеяться, только ухмылялся, поглядывая на Уэсли снизу вверх.
- Поболтаем? - знакомый негромкий, мягкий голос.
- Да, преподобный. Продолжим разговор.
- Продолжим?.. - он как будто удивился. Но удивление быстро прошло. Здешний Мьют был не совсем тот же, что в Лабрисфорте, однако между ними существовала связь - и очень тесная. Следующие слова преподобного это подтвердили.
- Тебе нужны доказательства, Уэнди... Уэсли? Доказательства того, что Бог слышит меня? Верить ты не умеешь, так ведь?
- Точно. Не умею. Но знаю, преподобный, что существует грань между справедливостью и слепым подчинением чужой воле. - Как ни странно, теперь Уэсли чувствовал себя увереннее, чем в тюремном дворе. Окончание фразы не было продумано заранее - оно пришло спонтанно, вдруг. - Даже не грань, а большая разница.
- Ты меня обвиняешь в слепоте?
- Я никого ни в чем не обвиняю. И давай обойдемся без всяких доказательств - хотя, не сомневаюсь, у тебя их найдется не один десяток. Может, тебя и вправду кто-то слышит. Но не думаю, что это Бог.
- Да уж и не тебе рассуждать о Боге... Ты не знаешь ни жалости, ни сострадания. Тебе всегда нужно быть впереди, и больше всего ты боишься... оказаться вторым. - Говоря, он по-прежнему продолжал ухмыляться.
- А ты, преподобный? Чего ты боишься?
Мьют поднял на Уэсли взгляд - сияющий, безмятежный.
- Теперь - ничего, Уэнди. Я боялся... когда-то давно. Боялся таких, как ты. Но потом я понял, что могу их уничтожать. А потом пришел сюда, и больше я ничего не боюсь.
- Ты поддался! - воскликнул Флэш, пораженный внезапно пришедшим пониманием. - Ты с детства боялся тех, кто сильнее тебя, лучше тебя - наверное, твои родители тебя убеждали, что такие невоспитанные и грубые люди - ужасные грешники, которые заслуживают наказания, да? Ты боялся их и поддался своему страху. И стал убивать. И он завладел твоей душой. Лабрисфорт. Он призвал тебя к себе, и сделал своим пророком.
- Может, ты и прав, - сладким голосом протянул Мьют. - А может, и нет... В любом случае, он призвал не одного меня, Уэнди. Не одного, нет.
- Я не такой, как ты. Я не сдамся. Кто бы он ни был - я буду бороться с ним до конца. До конца, слышишь? Я не позволю ему и дальше отравлять все вокруг своей злобой, я пройду эти чертовы десять миров, и пойму, как можно победить его...
- А если не поймешь? Если ответ - в одиннадцатом мире? - весело осведомился Мьют.
Он не только не удивился словам про "десять миров", он знал и про одиннадцатый... Ему известно все, Мьюту - пророку Лабрисфорта.
Флэш почувствовал, как непроизвольно сжались кулаки. Снова сделалось не по себе - и гораздо сильнее, чем на утренней прогулке.
Земля уходила из-под ног, искажалось пространство, приобретая тысячу измерений вместо привычных трех, время то как будто вообще исчезало, то растягивалось, и секунды превращались в минуты, а минуты - в часы...
- Опротивело мне с тобой трепаться, преподобный, - сказал Уэсли. Простые понятные слова. Именно в простоте и понятности он сейчас нуждался больше всего. И, возможно, если бы Мьют отреагировал предсказуемо, если бы ответил грубостью или промолчал - все могло бы вернуться на свои места.
Но преподобный вместо этого изрек:
- Твоя беда в том, что ты считаешь бесконечность бесконечно огромной. На самом деле она бесконечно мала. Она стремится в сторону отрицательных величин.
Мир взорвался. Потерял последние черты рациональности. И хуже всего было то, что вернуться в реальность тюрьмы на острове все еще было нельзя. Слишком рано. Предстояло снова двигаться вперед...
В бесконечно малую бесконечность.
Пространство действительно сжималось. Со всех сторон что-то падало, нависали темные мерцающие своды, а в них - и над ними, и под ними - распахивали глаза-бездны черно-красные крылатые иглозубые химеры, и яд их смешивался с огнем, и вскипали чудовищные вихри. Бешеной каруселью мелькали лица, лица, лица - искаженные, безумные...
Взгляд выхватил из этой круговерти фигуру женщины в голубом атласном платье с кринолином. Ее белокурые волосы волной ниспадали на плечи. Ее лицо было прекрасно... Но такая красота способна ранить, причинять боль. Как красота отточенного сияющего лезвия.
