Абстрактный человек - [61]

Это не был самоанализ, скорее это было простое наблюдение, созерцание открывавшихся его обостренному сознанию картин. Это было отражение бытия, самых глубин его. Майков читал простые строки, и каждая из них в воображении его превращалась в именно такую картину, в именно такой образ.

Его путешествие, начатое с помощью нежданного путеводителя с атома и молекулы, постепенно продолжалось, переходя в иные области его болезни. Странные, почти фантастические названия запестрили на страницах почтенной книги.

Астроцитомы, астробластомы, миомы, лийомиомы, липомы, хандромы и другие экзотические разрастания обычного человеческого тела и невесть что, в какие-то болезненные кровоточащие сгустки, в клубки нервов, так в одном месте и было написано, что некоторые опухоли представляют из себя клубки нервов, которые, кстати, сами перестают чувствовать боль, но зато передают эту самую боль в неожиданные места тела, например в селезенку, или кишечник, или же в соседние отделы мозга. Владимир Глебович читал, как завороженный, о том, какие необычные формы приобретают эти опухоли, где они располагаются, какие там ветвятся сосуды и зачем они так ветвятся, как в них идет обмен веществ, и получалось, что идет он почти так, как и в здоровых участках тела, но только чуть-чуть не так, вообще это самое чуть-чуть постоянно преследовало его на страницах книжонки, поскольку получалось, что все это разросшее кровоточащее месиво лишь чуть-чуть отличается от здорового упругого тела.

Он видел, что в этом незначительном чуть-чуть из глубин на волю прорывается какая-то огромная, почти что космическая сила, которая вдруг обнаружилась и устроила тут свое удивительное пиршество, какое-то свое созерцание жизни, вернее — смерти, и в том, что она устроила, и в том, что она вообще была, содержалась какая-то правомерность и неизбежность, также содержалась и какая-то сложная, непрекращающаяся работа, видимо, связанная с тем, раскрывшимся в нем самом вторым участком его Я, который пробудился так недавно и так, казалось бы, невзначай.

Он представил себе все эти клубки и шары из разрастающейся материи, представил, что все это огромное человечество, которое сейчас спит, ходит, веселится, носит в себе эти маленькие клубочки, это разлагающееся странное вещество, которое, чудовищно разрастаясь, жаждая жизни, между тем уходило от нее, убивая себя и все, что было с ним связано, он представил себя, пораженного этой чертовщиной, этой не укладывающейся в сознание живой молекулой, закорючкой, связанной с наследственностью или просто с другой молекулой, с этой ДНК, или еще там с чем, он уже забыл, что он прочел, он это и не запоминал, и абсурдность, неукладываемость в ум происходящего ошеломила его.

Вместо обычного запоминания, вместо логизирования в нем под воздействием чтения рождались картины, они были его, майковские, но уже все более и более осмысляемые картины. Он почувствовал себя мухой, что там мухой — микробом, клеткой, чем-то еще меньше клетки перед этой силой, перед мощью некоего грозного всемогущего абсурда, перед силой, за которой таилась новая, чуть открывающаяся ему парадоксальная истина.

Он почувствовал, что та сила, которая так ловко двигает привидившуюся ему и описанную точно в книжке молекулу, или несколько молекул, также свободно ставит его на какое-то его, нужное и необходимое в данный момент ему, Майкову, место. Что размеры, времена, срезы жизни, мысли о которых только что приходили ему, безразличны этой силе, что она безо всякого труда справится и с временами, и с любыми размерами, со всем, что есть.

Клубки нервов, разрастающиеся в мозге ткани, протопласты, инсуломы, гипатомы, фибромы, саркомы, сочащиеся сосуды, — все это словно бы заползло в его, Майкова, тело, все это будто уже копошилось в нем, все это разъедало его мозг, его позвоночник, ветвилось, корежило его дорогое, его нежное тело, то тело, которое он помнил еще с маленького — розовым, бархатистым, самоуверенным, таким, с которым ничего, в принципе, ничего не могло случиться, его тело, которое помнили все его родные, его мать, его отец, которые прикасались к нему, его тело, то тело, которое целовали женщины, его тело… И он почувствовал острую, нестерпимую боль, которая началась с головы и постепенно заполнила всего его клетки он будто видел, как какая-то красная жидкость заливается в эти клетки и накачивается в них, как они разбухают и лопаются от этой ужасной, парализующей боли.

Он ясно ощутил эту округлую опухоль, этот чужой мир, который приютился где-то между двух полушарий мозга. Он увидел свой мозг и ее, словно вклинившуюся в узкое ущелье, словно раздвигающую своим телом это ущелье, желающую выйти за него, в дальние невидимые, не ощущаемые еще ею просторы, чтобы насладиться своей разрастающейся новой жизнью, чтобы выполнить до конца предназначенную ей роль.

И новая, вторая часть его вдруг соединилась с этим овальным абстрактным телом, связалась с ним. И с этого момента он каждую минуту, каждую секунду чувствовал в себе, в голове своей эту тяжесть, это тело. И каждую минуту оно напоминало ему о себе, не болью, а молчаливым потенциальным своим присутствием.