Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня - [57]

Третий тип – карандашные портреты – говорит о довольно интимных обстоятельствах двух видов. На детальные, более реалистичные рисунки может уйти немало времени, и по ним мы понимаем, как долго трудился над ними Арнольд и насколько он был сосредоточен на процессе.

Карандашные же наброски друзей Арнольда предполагают, что он много времени проводил с друзьями и внимательно их рассматривал, а они против подобной интимности не возражали. К примеру, я представила, что Арнольд рисовал своего друга Горди, когда тот делал уроки в библиотеке. Он пристально наблюдал за тем, как странно Горди подпирает рукой щеку, изучал его напряженное выражение лица и изгиб плеч. По-своему Арнольд использовал альбом, чтобы выразить любовь к Горди.

По другим карандашным наброскам, вроде портрета Юджина на мотоцикле, можно предположить, что их Арнольд рисовал с фотографий. Ему хотелось бы побыть рядом с этими людьми, но по неким причинам это было невозможно.

Еще один детальный стиль Арнольд использовал для птицы Пенелопы. Рисуя ее, он думал о том, как любит Пенелопу и как им обоим хочется улететь прочь. Я решила, что он наверняка подолгу размышлял об этом, и представила, как он сидит в школьной библиотеке и срисовывает птицу из учебника, очень медленно, монотонно, задумчиво вырисовывает каждое перо, используя светотень, штриховку и даже точечные мазки.

Вы не могли бы объяснить, почему портрет Рауди, поначалу такой искусный, был изуродован?

Собственно говоря, я несколько лет назад в одном из своих альбомов поступила так же. Я была в кошмарном настроении и решила нарисовать автопортрет, чтобы выпустить пар. Где-то на половине я решила, что выходит ужасно, поэтому прямо на лице нацарапала огромный крест. А когда потом посмотрела на результат, то поняла, что он отражает мое настроение куда лучше, чем получилось бы, если бы я всё-таки закончила рисунок.

Этот набросок Рауди служит зарисовкой о том, насколько интимна их дружба с Арнольдом. Рауди нередко отгораживался от Арнольда, то тянул его к себе, то отталкивал, зачастую одновременно. Я представила это так:

Рауди расслабленно лежит на полу, а Арнольд украдкой его рисует. Но тут Рауди вдруг поднимает голову и рявкает: «Что ты там рисуешь?!» Интимность мгновенно сменяется враждебностью, Арнольд перестает рисовать и поверх лица Рауди выводит рожицу с облачком, в котором пишет его резкие слова.

Когда я только начинала работать над наброском, то всего этого еще не задумывала, но в процессе поняла, что Арнольд не смог бы рисовать Рауди долго. Я взяла кальку, нацарапала поверх лица Рауди злобную рожицу и решила, что это очень уместно.

В чем, по вашему мнению, кроется главная ценность ваших работ для книги?

Арнольду нужны его рисунки, чтобы самовыражаться, помогать другим людям его понять, чтобы спасаться от жизненных невзгод и выживать в мире. Он сам говорит, что это – его «крохотные спасательные шлюпки». Читатель должен понимать, о чем речь.

Рисовать в собственном альбоме – всё равно что вести дневник, это очень личное. И творческие люди наедине с собой могут выражать чувства очень искренне. Арнольд даже не осознает в полной мере всего, что переносит на бумагу, потому что очень многое идет из подсознания.

Всё, что Арнольд писал от руки, тоже писала я. Рукописный текст вообще может иметь особое очарование и эмоциональную силу. Как и рукописное письмо, это нечто куда более личное и оригинальное, чем печатный текст. Присутствует здесь и некая насущность, поскольку вырезать и вставить ничего нельзя и удалить тоже: всё написанное уже никуда не денется.

С помощью дизайна «смятых клочков бумаги» мы отделили рисунки от основного текста, чтобы они не выглядели как простые иллюстрации. Таким образом читатель понимает, что у Арнольда вовсе не красивый глянцевый альбом – нет, он собирает свои работы на обрывках бумаги.

Что подарил вам этот проект?

Мне довелось расширить свой художественный арсенал и поработать с материалом, который сама я бы не придумала. Мне очень хотелось воздать должное истории, Младшему, Шерману и тем непростым темам, о которых так красиво написал Шерман. Эта история – очень яркая и насыщенная, и, когда я читала ее, на ум снова и снова приходила мысль: «Вот так задачка!». Работая над этой книгой, я будто бежала марафон, пировала на роскошном празднестве и ходила со свечкой по страшным подвалам.

Когда книга вышла, мой папа купил один экземпляр. Он прочитал отзыв, где говорилось, что над этой книгой ему предстоит смеяться и рыдать, и, разумеется, не воспринял это всерьез – подумаешь, реклама. А на следующий день позвонил мне и рассказал, что к концу успел не раз похихикать и прослезиться. Папа был потрясен.

«Дневник индейца» во многих отношениях нашел отклик в душе очень многих людей. Любой человек любого возраста может найти в этой истории что-нибудь близкое. Мне довелось поработать над произведением, в котором нашли вдохновение множество читателей, и это – большая честь.