Абрам Каган. Воспоминания - [10]
3/19 [1973]
<…> В Петербурге я с Геней жил полной жизнью. Работал без устали, и она на курсах, посещали концерты, театры, музеи. Летом уезжали либо к родителям, либо в Финляндию, в пригороды: Павловск, Царское Село. Я окончил университет[61] и стал писать работу на тему «Муниципализация промышленных предприятий». Выбор темы был довольно смелый, надо принять во внимание, что это было во время царского режима, и среди профессоров преобладал не радикальный элемент. А моя точка зрения была совершенно определенная: трамваи, газ, электричество должны быть во владении муниципалитетов. Тенденция к этому уже намечалась тогда, но в большинстве городов действовали крупные бельгийские и германские компании. Моя работа была принята без поправок, и теперь, если бы я не был евреем, был открыт путь к академической деятельности, о чем я мечтал.
<…> В 1914 году разразилась Первая мировая война. Я на военную службу не был призван по льготе, как старший сын, и был автоматически при явке зачислен в ополченцы второго разряда[62]. Эти призываются только во время войны, даже позже запасных. На всякий случай, не имея охоты проделать войну как вольноопределяющийся, т. е. солдат с привилегией поступить в офицерскую школу, что евреям не дозволялось[63], я поступил на медицинский факультет Психо-Неврологического института в Петербурге[64]. У меня было много зачетов по моему прежнему пребыванию на физико-математическом факультете. На мед[ицинском] факультете я дошел до анатомии и при виде трупов, над которыми я должен был работать, не мог себя преодолеть, и таким образом моя врачебная карьера закончилась.
3/22 [1973]
<…> Когда во время войны угроза быть призванным на фронт стала почти реальностью, я стал сотрудником Военно-Промышленного Комитета[65] и как имеющий ученую степень[66] имел право носить военную форму с капитанскими нашивками, чем я не пользовался, ибо моя работа ограничивалась Петербургом. Там я сошелся со многими деятелями Военно-Промышленного Комитета. Как это ни странно, наряду с профессиональными чиновниками там было большое количество, даже превалирующее, левых элементов, главным образом меньшевицких, но настроение было патриотическим, все были оборонцами, и я не припомню ни одного большевика. Я познакомился там с Гвоздевым[67], будущим министром труда Временного правительства, Борисом Осиповичем Богдановым[68], о кот[ором] я еще упомяну в дальнейшем. <…> Служба у меня не отнимала много времени, и я мог продолжать свою научную подготовку. <…>
4/4 [1973]
Мысль избрать ученую карьеру не оставляла меня. При одной из моих встреч с профессором Антонием Иосифовичем Буковицким[69], <…> который занимал кафедру политической экономии в Сельскохозяйственном институте, преобразованном позднее в Сельскохозяйственную Академию[70], он предложил мне оставить пока мысль об университете, а поступить в Институт в качестве его ассистента. Так как во всем институте был только один еврей в профессорской коллегии (проф. Б. Д. Бруцкус[71]), и тяготение евреев в это учреждение равнялось нулю (я не встретил в нем ни одного еврея студента), то у правительства не возникало и мысли о еврейском засильи. Я написал заявление, которое вручил А. И. Буковицкому, он доложил совету профессоров, который избрал меня без единого протеста, и меня утвердили[72]. <…>
4/12 [1973]
Тяготение к книжному делу у меня было давно, и мои университетские знакомые всячески поощряли мою идею. Мне хотелось создать не издательство, преследующее только прибыль, но <…> идейное предприятие, служащее общественным интересам, и после долгих переговоров, в которых близкое участие приняли академик Нестор Александрович] Котляревский (в то время он был директором Александрийского театра, где жена его Пушкарева-Котляревская была артисткой[73]), профессор Лев Платонович Карсавин[74], проф. Николай Онуфриевич Лосский, проф. Юрий Петрович Новицкий[75], проф. Александр Ливериевич Сакетти[76] и многие другие, мы остановились на кооперативе. В правление вошли Котляревский, Карсавин, Новицкий, я и присяжный поверенный Александр Александрович Кроленко[77], который вскоре выбыл. Кооператив назывался «Кооператив профессоров и педагогов „Наука и школа“»[78]. Сначала мы сняли небольшое помещение на углу Литейного пр[оспекта] и Бассейной улицы, но уже вскоре переехали в большое помещение напротив с анфиладой комнат, выходящих и на Бассейную, и на Литейный проспект. Это дом, в котором жил Некрасов, и который нам сдала г-жа Нагель, которой дом принадлежал[79]. Мой кабинет был кабинетом Некрасова с чудными во всю стену шкафами, тоже принадлежавшими ему[80]. На доме была медная доска памяти Некрасова. На Васильевском острове у нас было отделение, которым ведал проф. Сакетти. Магазином заведовали[81] мама и Екатерина Дмитриевна Кнац, урожденная баронесса Нольде, известная в педагогическом мире[82].
4/22 [1973]
Издательское дело начало развиваться очень успешно, особенно после того, как я оставил административные функции в Сельско-Хозяйственной Академии. В «Науке и школе» я сосредоточился главным образом на философских дисциплинах и на истории литературы. Я ввел в Россию Джемса, которого до меня не знали. Проф. Иван Иванович Лапшин перевел «Психологию» Джемса
